"Фантастика 2024-40". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
— Хоть бы переезжать седни не заставили — и то благо.
— Сплюнь три раза через левое, да по деревяшке постучи — не ровен час сглазишь!
— Хрен ли стучать — вон ещё кого-то нелёгкая несёт!
— Как бы не саму Марфу... Свят, свят, свят!
— Пойду я, пожалуй, — сказал промышленник. — От начальства подальше — целее будешь. Не поминайте лихом!
— Погодь-ка, паря! Ты кто таков будешь-та? Чтой-та я тя не припомню, а кажись, всех острожных знаю!
— Да Кирилл я — Матвеев сын. Не признал, что ли? Я тя тыщщу раз видал. И прочих тоже...
— Кирилл? Какой
— Пойду уж... Вон, к вам едет ктой-та!
Он отряхнул от снега лямку, пристроил её на плечах, тяжко вздохнул, перекрестился и начал тянуть.
— И дорогу не спросил... — пожал плечами служилый.
— Опять не туды попёрся, — озадаченно поддержал его соратник. — Да и хрен-то с ним — придурошный какой-то.
Скрыться из виду путник не успел — упряжка с единственным погонщиком изменила курс.
Они встретились — посреди снега и пронизывающего ветра.
Закутанные до глаз в меха, они стояли и смотрели друг на друга.
Долго смотрели — секунд, наверное, тридцать.
Потом Кирилл налёг на лямку и прошёл мимо. Чужие олени шарахнулись от него в сторону.
Душа его была пуста до звона, а в мозгу звучал голос Александра Ивановича:
«...Не стоит осуждать женскую любовь к подаркам — прямо-таки потребность в них. Эта потребность заложена в очень древней инстинктивной программе. Скромное колечко с бриллиантом или роскошный букет цветов действительно сексуально возбуждают женщину — такова её природа. Злые языки говорят, что крупные денежные купюры женщин тоже возбуждают...
Следует подчеркнуть, что подарок-подношение пролонгированным действием не обладает. Пода репный в прошлом году „мерседес“ (или букетик ландышей) отнюдь не гарантируют долговременную страсть подруги. В идеале (женском подсознательном ) должен быть оплачен каждый половой акт...»
Некоторое время она смотрела ему вслед. Потом села на нарту и поехала к посту. Судя по тому, как она нахлёстывала ни в чём не повинных оленей, служилым должно было достаться по первое число.
А Кирилл, перевалив гребень пологого холма, принялся развязывать и вытряхивать мешки, которые лежали на его санях. Идти ему было недалеко — за следующим водоразделом его ждали упряжки, двое воинов и маленькая девочка по имени Инью. Идти ему было недалеко, но тащить с собой снег, которым были загружены сани, совсем не хотелось — его и так кругом предостаточно.
В тот день километрах в пятидесяти к югу от этого места произошло ещё одно событие.
Это походило на обычный набег, если не считать чрезвычайную наглость бандитов — они напали на ясачных буквально возле острога. За такое нужно наказывать — и жестоко! Всё благоприятствовало свершению возмездия — обиженные мавчувены примчались в острог не мешкая, команда — «отряд быстрого реагирования» — оказалась в сборе, так что в погоню двинулись очень быстро. Даже непонятно было, на что рассчитывали таучины — уйти со стадом от лёгких оленьих упряжек заведомо невозможно, если нет приличной «форы».
Стадо вдали заметили, когда до вечера было ещё далеко. Грабители, конечно, поняли, что от погони не уйти, но стали действовать странно. Вместо того чтобы бросить добычу и сматываться, примерно с дюжину нарт остановились и, пропустив вперёд животных, остались ждать противника. Вместе с десятником служилых было восемь человек плюс больше двух десятков мавчувенов, жаждущих вражьей крови. Казаки были все бывалые, не раз бившие немирных иноземцев и прекрасно знающие их нравы: таучины, конечно, народ злой до крайности, мавчувенов они гоняют, как хотят, но с русскими воевать решаются, только если их как минимум вдвое больше. Этих же было совсем мало, но, кажется, они собрались принять бой?! Оно, может, и к лучшему: разделаемся по-быстрому и покойничков на показ привезём — другим в науку.
Десятник остановил своих, велел надевать доспехи и заряжать фузеи. Нарты же поставили в круг — нужды особой в этом не было, но таков приказ Петруцкого на все, так сказать, случаи жизни. Таучины топтались совсем недалеко — посреди мелкого кустарника. Кажется, они были без доспехов и надевать их не собирались. Половина мавчувенов умчалась вперёд — остановить стадо и преградить похитителям дорогу к бегству.
Десятник прикинул время, оставшееся до темноты, и решил, что они, может быть, ещё успеют сегодня вернуться и ночевать в тепле. По его команде служилые разошлись, образовав короткую цепь, и двинулись вперёд. Таучины пошли им навстречу. Дистанция обычного боя была пройдена, но ни одна стрела не просвистела в воздухе: у таучинов, похоже, луков вообще не было, только копья. Мавчувены, поставленные на флангах, почему-то тоже не стреляли — они испуганно переговаривались и норовили отстать. Десятнику всё это не понравилось, и он решил судьбу не искушать:
— К бою, ребятушки! Готовы?
Таучины впереди что-то прокричали вразнобой и... исчезли.
— Па-а...ли!! — по инерции крикнул командир и махнул правой рукой с обнажённым палашом.
И тут же, сдвинув на лоб шапку, поскрёб левой затылок: — Во, бля!
Никуда таучины, конечно, не делись — просто попадали в снег. Их серые кухлянки было неплохо видно, но одно дело палить по фигуре, стоящей в рост (да ещё и толпой!), и совсем другое дело... В общем, похоже было, что заряды служилые истратили зря — никого толком не зацепило.
— А ну-ка, по-быстрому: за-ряжай!
Команда потонула в испуганном гомоне мавчувенов. Вместо того чтобы в упор расстреливать бегущих на них таучинов, они показывали на них руками и пытались объяснить русским хозяевам, что нужно немедленно сматываться.
— Я вам покажу нути-тути! — погрозил им палашом десятник. — Бросай пищали, робяты! На руках биться будем! Вот ведь напасть какая...
Пять минут спустя служилые были мертвы — все как один. А упряжки мавчувенов мчались к острогу. Погонщиков там неминуемо ждали побои, но они всё равно торопились.