"Фантастика 2024-40". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
«Если у него там пистолет, — размышлял Кирилл, — то с разворотом может и пулю всадить. С такого расстояния промахнуться трудно. Начнёт поворачиваться — надо резко качнуться влево... Или чёрт с ним?»
Лейтенант не повернулся. Но выстрел всё-таки раздался — как-то глухо. Меховой капюшон на офицерском затылке разлетелся кровавыми клочьями.
«Молодец, — мысленно одобрил Кирилл, поднимаясь на ноги. — Вот только кухлянку мне забрызгал, сволочь. Правда, она и без того грязная... Теперь надо с Тгелетом разобраться».
Казалось, что с тех пор прошла тысяча
— Что-то случилось? Он зовёт меня? Нужно к нему ехать? А когда — прямо сейчас, да?
— Нет, не так, — улыбнулся воин. — Не знаю, что кому нужно, а я выполнил поручение: нашёл Киря и передал, что ОН ХОЧЕТ ТЕБЯ ВИДЕТЬ. Пойми, это всё, что надо было передать, — ни словом больше, ни словом меньше.
— Ясно... — вздохнул Кирилл. — Сроки исполняются — медленно, но неуклонно. Вот только зачем?
— Этого я не знаю.
— Разумеется.
Русское воинство обосновалось прямо на пепелище. Здесь было полно дров, но отсутствовал корм для оленей. Живые животные служилым были уже не нужны, их вполне можно ‘было забить на мясо, которое заведомо не испортится на таком-то морозе. Но ездовые олени — основа жизни большинства мавчувенов.
«Сильные» люди таучинов всё это понимали. И действовали с максимальной жестокостью — то есть не предпринимали ничего. Кирилл объяснил, что любая атака, любое нападение сплотит мавчувенов и русских перед лицом общего врага. А мы не будем нападать, мы будем просто смотреть! План сработал безотказно: на третий день развернулось целое сражение. Мавчувены пытались уйти вместе с оленями, а русские их не пускали. В принципе, это, наверное, выглядело как обычный бунт «иноземцев», какие часто случаются в дальних походах. Подавлять такие возмущения служилые умели, но для этого нужна была хотя бы иллюзия силы. В данном же случае злые таучины разрушили все иллюзии: служилые не смогли защитить своё деревянное стойбище, заложники-аманаты погибли, как и главный русский начальник.
Стрельбы было мало. Кирилл подумал, что на таком морозе заряжать ружья трудно, если вообще возможно. В конце концов, мавчувены ушли, оставив часть своих людей и оленей в виде быстро коченеющих трупов на снегу. Основная масса дезертиров двинулась вниз по Айдару. Полутора сотен таучинских воинов вполне хватило бы и на блокаду оставшихся русских, и на преследование их бывших союзников. На «посиделках» по этому вопросу Кирилл выразился однозначно: хотите резать мавчувенов — режьте, но этого я не одобряю. Меня (и Ньхутьяга) интересуют только русские.
Несколько десятков воинов — в основном молодёжь — отправились в погоню. Остальные от скуки занялись мелкими пакостями — охотились на менгитов в развалинах острога. Стоило служилому отойти от импровизированных укреплений из обгорелых древен, как в него летели стрелы или в воздух взвивался аркан. Иногда кому-нибудь удавалось приволочь в лагерь живого казака. Радости и веселью тогда не было предела — что только с пленными не вытворяли! Кирилл заставлял себя не слышать крики пытаемых. Ему нужно было принять важное решение, а сил на это — духовных и физических — не было никаких. Тем не менее он всё-таки собрался:
— Чаяк, меня хочет видеть Тгелет.
— Да? А я ему не нужен?
— Мне кажется, что он нужен тебе.
— Как ты думаешь, кто сильнее: Тгелет или Ньхутьяга?
— Они не сопоставимы, не сравнимы. Тгелет блюдёт общую справедливость в Мире, а Ньхутьяга лишь один из поддерживающих равновесие между добром и злом. Так что... В общем, надо мне ехать к нему.
— Что ж, дней через двадцать-тридцать мы будем на месте!
— Ты хочешь идти со мной?
— Н-нет... Нет, не хочу, но, кажется, должен. Там есть Коймский острог... Или может быть...
— Ладно, поехали! Но сначала нужно добить здесь менгитов. И отпустить людей по домам!
— Да, нужно. Мы сделаем это завтра.
Наверное, он задремал, потому что проснулся от ощущения, что болит здесь и там и что его обнимают тёплые ласковые руки. Спросонья он чуть не перепутал, не погрузился в дебри беспамятного прошлого, когда его, наверное, ласкала мама — просто за то, что он есть, что он — её. Пришлось приложить немалое усилие, чтобы вспомнить, чтобы понять: это — не мама. Светильник горел, и Кирилл, повернув голову, увидел лицо Луноликой — совсем близко. Она была красива. Нет, она была просто безумно, ненормально прекрасна! Кирилл почувствовал, что сейчас забудет и простит всё — абсолютно всё. Его тело хочет её. Душа (или что там?) тоже хочет — Лу, наконец-то...
— Нет, — вдохнул Кирилл спёртый воздух. — Уйди.
Внешне мало что изменилось на подступах к обиталищу всемогущего демона Тгелета. Всё те же следы пребывания множества паломников. Не сотен и тысяч, конечно, но десятков — для здешних мест это очень много. Изучать окружающую обстановку Кирилл не стал, а сразу отправился по тропе в верховья тёплого ручья. Маршрут был знакомым — оказывается, он запомнил его с удивительной точностью. Сейчас мало что отличалось от прошлогодних воспоминаний, ну разве что тропа казалась чуть менее натоптанной. Впрочем, наверное, это только казалось. Кирилл всё ждал, что его остановит повелительный окрик, а потом будет как раньше: молодые насмешливые люди, винтовки, небрежно повешенные на плечо, и так далее. Но никто его не остановил, не приказал расстаться с оружием. Он просто шёл и шёл, пока не оказался в знакомой котловине, которую геоморфолог назвал бы цирком или каром. Люди тут были — кто-то копошился у тёплой парящей лужи, кто-то возился возле входа в жилище из дёрна и шкур. Кирилл сделал приветственный жест, и ему ответили — как «своему», вернувшемуся из недолгой отлучки. Он прошёл по тропе, по мосткам через болотину, опять по тропе и оказался у входа в странное сооружение, не имеющее архитектурных аналогов, наверное, ни в одном мире. Внутри было тепло, пахло жильём, причём не обычным таучинским, а каким-то другим.
Из бокового прохода вынырнул полуголый мускулистый парень. Он преградил дорогу, всмотрелся сквозь сумрак в лицо гостя:
— Ты кто?
— Кирилл.
— Да?.. М-м... Извини! Сейчас гляну...
— Погоди. Я что, совсем... того?
— Ну, в общем, узнать трудно. Побудь здесь — может, он спит.
— Ладно.
Андрей Константинович не спал. Или, может быть, проснулся, услышав чужие шаги. В комнате было тепло и относительно светло. И запах... Его трудно описать — такой бывает в старых коммуналках Москвы или Питера. Это запах многолетнего не очень опрятного жилья, запах старости и тления, что ли... В общем, как-то сразу становилось ясно, что лежащий на топчане человек не вздремнуть прилёг, что он, наверное, больше уже не встанет.