Фантастика и фэнтези польских авторов. Часть 1
Шрифт:
Ага, и снова я забыл кое о чем вспомнить. С того момента, как мы получили нечто большее, чем аванс, вместе с Червяком решили перебраться из общаги куда-нибудь в центр города. Ну, знаете, снять какую-нибудь квартиру, где никто на входе никого не проверяет, у каждого имеется отдельная комната, а сортир поближе, чем на средине коридора.
Говорят, что сегодня квартиру найти сложно, только, естественно, это зависит только от того, как у тебя с бабками. Мы были готовы отдать две косых за месяц сразу же за полгода, так что нашли хату, не парясь. Хозяева квартиры как раз отбывали в Штаты на год, и хату оставляли со всем фаршем: плазмой, кондиционером и звонком на двери, играющим «We will rock you»… Вместе с Червяком мы должны были въехать туда под конец недели.
Почему я об этом вспомнил? Сейчас узнаете.
В отличие от первой части программы, вторую я помню превосходно. А началась она с критического замечания монаха относительно не переведенных названий некоторых ингредиентов.
Понятное дело, Червяк с места ответил ему стандартной отмазкой для редакторов, что здесь важна историческая, литературная ценность, а не одна только кулинария, и…
…и вот тогда-то в разговор вступил тот профессоришка. У меня такое впечатление, что заговорил он в первый раз именно тогда. Пере тем лишь таинственно усмехался, складывая пальцы в пирамидку над ногой, заброшенной на другую ногу.
— И действительно, если вы позволите мне вмешаться, — произнес он низким, словно у милостиво правящего нами президента голосом. — И вправду, текст книги представляет собой не только кулинарную ценность. Ведь она много рассказывает нам о привычках Иоанна-Павла II. Открывает его неизвестную нам сторону. Прибавим, сторону весьма мрачную…
То, что произошло тогда в студии, сейчас называют «зависла Матрица». Ну вы врубаетесь в термин, правда? Все замирает в неподвижности, и даже капли пота перестают стекать по лицам — как на фотографиях.
— Один только профессоришка развлекался на все сто. Он опустил руку и вытянул кожаную папку. А в ней экземпляр нашей книжки с кучей закладок.
— Разрешите мне привести краткий фрагмент одного из писем Папы.
Он протер очки, открыл книжку на первой закладке — на ней был изображен кот Гарфилд в деньрожденьевском колпачке — и начал читать:
Дорогой Тадеуш, приготовление блюда по последнему, присланному тобой рецепту, доставило мне серьезные трудности. Ее основное составляющее, то есть пиксии'гаи, невозможно достать во всей Италии, так что пришлось, не привлекая особого внимания, привезти его из Южной Америки, то есть оттуда, где и ты был…
Он прервал чтение и повел взглядом по собравшимся в студии, словно все этим объяснил, и теперь ожидал заслуженных аплодисментов. Но это его только ожидало.
— Так уж складывается, уважаемые господа, — продолжил он через какое-то время, — что когда-то мне пришлось провести в амазонских джунглях почти восемь лет. Я изучал культуру индейцев пирайя, их язык, обычаи, верования… Вы, возможно, не ориентируетесь, что язык племени пирайя родом из языковой семьи мура, и до недавнего времени считался единственным живым. В том числе и по причине моих собственных исследований, удалось установить, что это неправда…
В этот момент ведущая хотела его успокоить, но профессоришка не позволил ей. Он поднял палец вверх, как будто давая понять, что еще одно предложение, и все поймут, что он имеет в виду. На самом деле, ему понадобилось чуть побольше слов.
— В глубинах амазонских джунглей, точно так же, как и пирайя, над рекой Маиси проживает насчитывающее около двух сотен человек племя, называющее себя «хаитиисо», и вот именно из их языка и взялось слово «пиксии'заи». А означает оно, ни больше, ни меньше, как человеческие ребра.
И вот тогда, представьте себе, я потерял сознание…
В себя я пришел только в нашей новой квартире. Я лежал на кожаном диване в гостиной. Червяк сидел в кресле напротив, а в кухне крутился кто-то третий. Мне не хотелось подниматься и глядеть, кто это такой. Думал я только лишь о том, как бы не блевануть.
— Что случилось? — спросил я, имея в виду время с того момента, как потерял сознание.
— В жопе мы, вот что случилось, — ответил на это Червяк. — На глазах миллионов телезрителей сделал из папы долбаного каннибала!
После чего вкратце изложил мне продолжение телепрограммы.
Если я его толком понял, после слов о ребрышках как повара, так и монах не знали, что делать, но потом отреагировали возмущенными воплями. Еще немного и дошло бы до рукоприкладства.
Профессоришка, несмотря на очевидную угрозу, сохранил спокойствие, отвечая на возгласы очередными цитатами, оказалось, что каждая закладка в книге означала как раз блюда из человечины — как будто бы с первого момента дядька-путешественник занимался исключительно коллекционированием кулинарных записок людоедов чуть ли не со всех сторон света. А мы, кретины, ничего и не заметили!
Что-то, скорее всего, кастрюля, со звоном полетело на кухонный пол, к тому же я услышал сдавленное ругательство, произнесенное теплым, женским голосом.
— Кто это там у нас? — спросил я.
Червяк пожал плечами.
— Та самая девица, что встречала нас. У нее была машина, и она согласилась нас отвезти. Еще помогала нести по коридору твои бренные останки.
Эти последние слова он подчеркнул, по-видимому, затем, чтобы пробудить во мне чувство вины. Но у него ничего не вышло — если уж чего, то чувствовал я себя, скорее, жертвой. Не иначе сам Кароль «Santo subito» [31] Войтыла решил покарать нас за обман и попытку набить капшук за его счет. Покарать, явно несоразмерно вине.
31
Неожиданно сделавшийся святым (лат.)
Я поднялся, отбрасывая одеяло, и в тот же самый момент в комнату вошла Патриция, неся жароупорную кастрюльку с запеканкой. Я подумал, что со мной и вправду было паршиво, раз я дрых так долго, что меня успели привезти, да еще и обед приготовить. Но я ничего не сказал.
— О, ты поднялся в самое время, сейчас принесу тарелки, — Патриция мило усмехнулась и, видя наши мины, быстро прибавила: — Да ладно, ничего такого страшного не случилось! Ведь это же не ваша вина, что все так вышло. Вы ведь все только напечатали, разве не так? Вы хотели сделать только лучше, так что вас никто обвинять не станет.