Фантастика и фэнтези польских авторов. Часть 1
Шрифт:
Потом — когда папа уже стал Папой, а дядька отправился путешествовать — связь между ними, по вполне понятным причинам, сделалась слабее, но они регулярно писали друг другу. Дядя делился со своим приятелем недавно добытыми рецептами, анекдотами из путешествий в чужие страны и культуры, папа же ему отвечал о трудах понтификата и жизни в Ватикане, а так же выражал собственное мнение относительно предложенных дядькой блюд. И это вот последнее представляло собой смысл плана.
— Сделаем из папы гурмана и любителя полакомиться, — заявил Червяк, не скрывая возбуждения. —
Вы уже наверняка размышляете, как это Червяк хотел все это впиндюрить народу, имея в своем распоряжении всего два-три снимка и открытку из Закопане?… Впрочем, нет, вы же уже знаете о моем таланте подделывать почерки! И так вот оно и должно было выглядеть: Червяк напишет письма папы и дядьки — ясное дело, выдерживая их стиль письма; а я потом все это старательно перепишу, подделывая почерка обоих. Все просто, не так ли?
Ясен перец, я тут же заявил Червяку, что за решетку меня как-то не манит, но тот заверил, что нечего трясти задницей, поскольку на это способ тоже имеется.
— Копию того, что мы сделаем, я отошлю епископам. Напишу, что эти записки получил в наследство вместе с полными правами на них, а теперь лишь готовлюсь их издать. Спрошу, не имеют ли они чего против, и могли бы мы проверить аутентичность папских писем. В конце концов, нам не хотелось бы участвовать в какой-нибудь фальшивке, а на услуги графолога у меня нет башлей. Если они ответят, что это подделка, я вежливо отступаю, да еще и извиняюсь за беспокойство. Никаких прибылей, немного затраченного времени и труда. Зато, если они не врубятся.
Заканчивать ему и не следовало. Я ведь тоже не обязан, а? В конце концов, догадаться несложно.
Еще тем же самым днем мы взялись за работу. То есть, точно не знаю, как там было с Червяком — он сказал, что будет вечером, взял курточку и вышел — но я точно баклуши не бил.
Перехватил чего-то побыстрее и рванул в эмпик. Где-то в голове было, будто бы в одной из папских книжек были сканы его оригинальных записок, и тогда я подумал, что было бы неплохо найти нечто подобное. Того, что имелось у меня на руках, явно не хватало, чтобы надлежащим макаром вчувствоваться, тем самым — браться за дело.
На остановке, а потом и в автобусе, я долго осматривал открытку. Искал чего-нибудь, что раньше прошляпил, но отметил только мелочи:
Характерная маленькая «р», которое писалось именно так, как когда-то учили в начальной школе — без пузика, зато с оборочкой, плавно переходящей к следующей букве. Сегодня уже мало кто так пишет. Потом, большое «О» соединяется с маленькой «b» линией у верхушек обеих букв, а не, традиционно, у их оснований…
Я отметил себе обязательно проверить на других образцах, не является ли это нормой, когда Папа соединял большую букву с прописной, но высокой. Тогда бы я имел дело с крепкой индивидуальной чертой.
Ведь индивидуальные черты, признаки — это уже совершеннейшая основа. Такой фундамент, врубаетесь? Можно выловить массу украшений, а потом их выучить, но если пропустишь какой-то индивидуальный
В конце концов, я посчитал, что открытка ничего нового мне уже не скажет, поэтому я спрятал ее себе в карман и улыбнулся приятной телочке, готовящейся выйти. А она презрительно надула губы и отвернула голову. Вот так со мной вечно…
В центре, еще до того, как идти в эмпик, я заскочил в лавку для художников. Вроде бы и знаю, что большую часть из того, что мне было необходимо, я найду и в салоне, но как-то уже привык делать покупки в этой забегаловке на Монюшко. Ну, вам ведь это тоже знакомо. Заскакиваешь в маркет — и ты никто. А вот заходишь в специализированный магазин, конкретно знаешь, что попросить… И сразу же чувствуешь себя профи, разве не так?
Открытка была подписана темно-синими чернилами, так что я купил более-менее похожие. Не знаю, известно ли вам, но люди, предпочитающие приличную авторучку карандашу похожи на курильщиков трубок — простые действия они быстро превращают в ритуал, а уже затем любое изменение в этом обряде доставляет им чуть ли не физическую боль. Так что они держатся одного и того же табака, или же — в случае пишущих авторучкой — одних и тех же чернил. Если не могут пользоваться той же самой маркой, тогда, ходя бы цветом.
Помимо этого, я купил пару листов бумаги ручной работы, немного пергамента и перышко для туши. В общаге, правда, имелся «паркер», отцовский подарок, но им я тренировать руку не хотел. Посчитал, что авторучка пригодиться впоследствии. И вот нагруженный подобным образом я пошел в эмпик искать образцы папского письма.
Их я обнаружил без труда уже на первой полке, к которой подошел. Только радость быстро сменилась подавленностью. Об одном я, блин, ведь не подумал…
— Как долго длилась их эта переписка? — спросил я у Червяка, когда тот уже вернулся где-то после полуночи.
Вот уже часа четыре я работал с калькой над «Римским триптихом» (издание со сканированными рукописными страницами) и механически копировал едва заметные папские каемочки. Признаюсь честно, получалось не фонтан.
Червяк пожал плечами.
— Ну, скажем, с семьдесят девятого до начала девяностых годов? — предложил он.
— Тогда все это жопа, — прокомментировал я его ответ, сминая кальку в клубок и бросая ее в угол. — В этом случае, у меня нет никаких образцов текста кроме долбаной открытки.
— Не понял. — Червяк глянул на меня, на раскрытую книжку со сканированными страницами рукописи, снова на меня. — Я же вижу, что у тебя довольно много…
— …образцов папского почерка после двухтысячного года, — закончил я за него. Я страшно жалел о том, что не умею заводиться. С удовольствием показал бы Червяку, что у меня тоже имеется свое мрачное лицо. — Не знаю, известно ли тебе, мудила, но почерк меняется. И не только с возрастом, но и, к примеру, под влиянием переживаний. Если бы я написал письма восьмидесятых годов почерком начала нового века, то любой графолог пронюхал бы лажу быстрее, чем ты успел бы произнести слово «понтификат».