Фантазеры
Шрифт:
Юрка проснулся рано. Три пионерских галстука висели на спинке стула. Самый красивый — шелковый, это подарили на маминой работе. Сегодня принимают в пионеры.
Вскочил, распахнул окно, взял бинокль: на Спасской башне блеснули стрелки циферблата.
Странно устроена жизнь: время то тянется, как резина, то летит истребителем. От первого звонка до торжественной линейки оно тянулось, а потом до проходного церковного двора так и летело.
— По чьему двору ходишь?! Или жизнь не ценишь?
Юрий остановился. Медленно, чтобы не помять, снял пионерский галстук и сказал мрачно:
—
Глобус ухмыльнулся, он любил повозить противника по асфальту. А на кулачки с ним не рисковали — каждый кулак у Глобуса был с глобус. Поэтому те, кто нарушал суверенитет проходного двора, предпочитали с Глобусом не связываться, а получать взбучку от его подручных.
Коля Картонов взял у Юрия ранец и галстук и хмуро шепнул:
— Зря, Доватор. Вдвоем мы против них неплохо бы постояли, а так Глобус тебе натрет затылок.
За спиной Глобуса полукруг ребят, за Юркиной спиной только Картонов. Но это неважно — драка один на один, условия соблюдаются свято.
— Начали, — сказал Сеня Сивый, левая рука Глобуса, и подбросил кверху грязный носовой платок.
Глобус лениво потянулся, подвигал руками. Юрка знал — Глобус давит на психику. Юрий тоже повел плечами, помассировал чуть наметившиеся бицепсы. Глобус посмотрел недоуменно. Юрий ответил пренебрежительным взглядом. Глобус прыгнул, но Юра, свернувшись калачиком, кинулся под ноги Глобуса. Глобус рыбкой полетел вперед и, ошарашенный, сел на землю. Доватор вскочил мгновенно, опрокинул Глобуса на лопатки.
— Готов! — крикнул Картонов.
Сеня Сивый махнул платком, утверждая Юркину победу, и величественно разрешил: «Идите».
Юра неторопливо завязал галстук, взял ранец, и они медленно двинулись к воротам, спиной чувствуя тяжелый взгляд Глобуса.
Вышли на улицу — навстречу Ока Иванович Городовиков. Не сговариваясь, отдали ему салют. Городовиков приложил руку к козырьку, потом потрогал кончик уса, ус согнулся и стал похож на кисточку, которой Юра рисовал заголовки для классной стенгазеты. Ока Иванович посмотрел на Юрин отглаженный галстук, на пыльную половину рубашки и улыбнулся. Юрию показалось, что он все понял.
Через час Юра с Николаем ходили вдоль серого здания Военторга и отдавали салют всем военным. А те, будто понимая, что у ребят необычный день, строго вскидывали руку к козырьку. Тут были пехотинцы и летчики, танкисты и артиллеристы и даже один моряк.
В Мячкове, в пионерском лагере Московского автозавода, над которым шефствовала кавдивизия, лагерная дружина давала концерт для кавалерийского эскадрона, разбившего свои палатки недалеко от лагеря.
На дощатую эстраду, сбитую на краю большой, окруженной соснами поляны, перебросив тяжелую косу за спину, поднялась пионервожатая второго отряда Елена Прекрасная — так ее называл весь лагерь. Она подняла ладонь, и все затихло, и вскинул голову молодой командир с двумя кубиками в петлицах. Лена объявила:
— Наш барабанщик восьмого отряда Юрий Доватор прочитает стихи.
Юра почувствовал, что Лена положила руку ему на затылок, хотел обидеться, но гордо посмотрел на публику и начал. Слушали молча. А когда Юра, шагнув вперед, прочитал:
И если страна не захочет, И если страна запретит, Никто под водой не проскочит, Над облаком не пролетит, —словно вздох прошел по рядам. И широкоплечий лейтенант согласно кивнул головой.
Спрыгнув с эстрады, Юра увидел, что лейтенант показывает ему на место рядом с собой:
— Садись. Кавалерист Доватор тебе кем приходится?
— Не знаю, — сказал Юрий честно. Но ему показалось, что лейтенант огорчен, а Юрию никого не хотелось огорчать, и он добавил: — Наверное, дядей.
«А хорошо бы действительно дядей, — подумал Юра, — а то мои… Один — врач, к тому же профессор, к этому слову ребята обязательна добавляют: «кислых щей». Другой и «солнце» на турнике крутит, и стойку на стуле жмет, но кончил строительный институт. Не мог разве пойти в какую-нибудь бронетанковую академию?»
А командир улыбнулся:
— Тебе повезло на дядю! Моя фамилия Почетков, Михаил Почетков.
Юрию показалось — лейтенант прислушивается к своей фамилии, мысленно примеряя, как она будет звучать в сочетании «комбриг Почетков».
— Ты тоже кавалеристом будешь?
Хотелось согласиться, но нужна самостоятельность:
— Нет, моряком.
Весь концерт Юрка, лопаясь от сознания собственной значительности, просидел рядом с лейтенантом, а тот, достав из командирского планшета блокнот, набрасывал портреты ребят, выступающих с эстрады. Чаще всего он рисовал пионервожатую Лену. Она конферансье, на сцене бывает чаще других, и рисовать ее приятно. Если бы Юрка умел рисовать, он бы тоже рисовал Лену: пушистые ресницы, широкие брови, сошедшиеся у переносицы.
Лейтенант рисовал иначе: то четкий профиль, то всю Лену с головы до ног, вытянутую кверху, словно она летит с вышки в воду.
Казалось, лейтенант знает, как Лена играет в «колдунчики» и как она перед отбоем, устроившись на пустующей койке, рассказывает о храбром мальчишке, который превращается то в пингвина, то в волка. История с продолжением, и, наверно, ее хватит на всю смену.
И Юрка окончательно решил: «Вырасту и буду искать девушку, похожую на Лену».
Юрину семью в школе всегда считали образцовой. Но человек живет не только дома. Юрка в свои девять лет знает, как ругаются матом, умеет курить, слышал самые неприличные анекдоты. Но как глубокую тайну он бережет открытие: на свете существуют девушки, на которых посмотришь немного, а потом ходишь целый день и «рот до ушей, хоть тесемочки пришей».
После концерта взялись за руки и пошли втроем: лейтенант, Лена и Юра. Юра гордо шел в середине…
Утром, выскользнув до побудки в уборную, Юрка помчался к лагерю кавалеристов.
Кусты держали на макушках обрывки утреннего тумана. Незастегнутые ремешки сандалий, взмокшие от росы, больно стегали по ногам. Юрка хотел услышать горн, увидеть, как эскадрон взлетает в седла. Но эскадрона не было. Там, где были вбиты колышки палаток, остались холмики свежей земли.
Домой Юрий написал про концерт, про кавалеристов. У командира вместо двух кубиков в петлицах поблескивали три шпалы, видно, те кавалеристы были сверхособого назначения. Ночью эскадрон уходил на секретное задание, писал он. Трубач сыграл специальный сигнал под окнами Юркиной спальни, и подполковник простился с Юркой.