ФАНТАЗИИ ОФИСНОЙ МЫШКИ
Шрифт:
Чем нам с Антоном грозит появление этого московского гостя?
Надо же — я мысленно произнесла «нам с Антоном», как будто мы с ним составляем единое целое! Только этого не хватало! Да, на какое-то время наши интересы совпали — но не более того!
Мне нужно было подумать, привести свои мысли в порядок, но этому мешало неприятное ощущение между лопатками. Мне казалось, что я все еще чувствую спиной взгляд Заведонского. Дошло до того, что я даже оглянулась. Разумеется, за спиной у меня не было никого.
Лариса Ивановна
Водитель высадил меня перед железнодорожным переездом в сотне метров от ворот Серафимовского кладбища. Возле самого переезда сгорбленная старушка в черном ситцевом платочке продавала темно-красные пионы.
— Дочка, купи цветков! — окликнула она меня. — Свежие, не сомневайся! Только утром срезала… дешево отдам!
Сама не знаю зачем, я купила у старушки два пиона и двинулась к воротам.
— Ей понравится! — проговорила цветочница мне в спину.
— Что? — Я удивленно обернулась. — Кому — ей?
— Бабушке твоей… Ты же к ней на могилку идешь…
Я отвернулась и ускорила шаги. Меня пронзил мучительный стыд. Когда последний раз я была на бабушкиной могиле? Два года назад? Три? Четыре года?
Я вспомнила покосившийся крест, бледную фотографию на эмали, буйно разросшиеся на могиле сорняки и дала себе слово сходить туда и навести порядок, как только закончатся все мои теперешние неприятности. Если, конечно, они когда-нибудь закончатся…
Войдя на кладбище, я огляделась по сторонам.
Справа от входа располагался строгий мемориал, посвященный погибшим в блокаду ленинградцам, слева — помпезные могилы «новых русских».
Где среди этих роскошных надгробий мне искать могилу Василия Самоцветова?
Навстречу мне по обсаженной липами дорожке шел кладбищенский рабочий с лопатой на плече.
— Гражданин! — окликнула я его. — Можно вас на минутку?
— Граждане в прокуратуре показания дают! — отозвался землекоп.
— Так что тогда — господин? — Я с сомнением покосилась на его спецовку и стоптанные сапоги.
— Господа — вон они, по могилкам отдыхают! — Он кивнул на ряды надгробий.
— Так неужели товарищ? — переспросила я с недоверием.
— Товарищи перед бабками речи произносят!
— Ну, так как же мне вас называть?
— А назови человеком — я не обижусь!
— Ну ладно, добрый человек, вы ведь здесь все знаете… как бы мне дяди своего могилу найти?
— Кладбище большое, народу на нем лежит немерено. Все здесь никто не знает, окромя одного Павла Петровича! — наставительно произнес землекоп.
— А кто это — Павел Петрович? — осведомилась я. — Директор, что ли?
— Зачем директор? Павел Петрович — это призрак здешний, привидение, попросту говоря! Семьдесят лет по кладбищу шатается, так уж все досконально изучил. При жизни-то он здесь сторожем работал, так это еще пятьдесят лет прибавь…
— А кроме привидения никто мне помочь не в состоянии? — расстроилась я. — Дяди моего фамилия Самоцветов, Василий Андреевич… памятник у него такой красивый, необычный — птица с человеческим лицом, плачет и крылом лицо свое закрывает…
— Птица, говоришь? — переспросил могильщик. — Ну, памятников-то тут много, все разве упомнишь… память-то у меня не очень… особенно если до обеда…
Однако в его голосе, а особенно в выражении лица мне почудился некий намек и даже подсказка на то, как можно улучшить его ослабевшую память.
— Значит, не помните? — Я достала из кошелька сторублевку. — А это вам не поможет вспомнить?
— Птица, говоришь? — Могильщик ловко выхватил у меня купюру и спрятал в карман спецовки. — Кажись, вспомнил, где такая птичка имеется. Ты сейчас, девонька, прямо до церкви иди, за ней, значит, повернешь направо, там еще чуток — и увидишь эту птичку. Не сомневайся, мимо не пройдешь!
— Спасибо! — поблагодарила я и зашагала к церкви.
Миновав голубую деревянную церквушку с золоченым крестом на куполе, я свернула направо и увидела ряд довольно новых могил. Как и сказал могильщик, не заметить здесь могилу Самоцветова было трудно — она и размерами превосходила все остальные, и памятник на ней был действительно очень впечатляющий. Зря Генка злопыхает — его знакомый потрудился на совесть! Птица с заплаканным женским лицом у каждого прохожего вызывала невольное сострадание.
Я подошла к могиле, перешагнула низкую ограду, положила на черную каменную плиту свой скромный букет, выпрямилась и прочла надпись на надгробии.
«Василий Андреевич Самоцветов. 1948–2005. Дорогому другу, авторитетному руководителю, преданному мужу и отцу».
Ну, и что я здесь узнала?
Судя по тому, что мужем и отцом он назван в последнюю очередь, оплачивали могилу не члены семьи, а деловые компаньоны и совладельцы фирмы. Но семья у покойного, несомненно, была, и эта семья наверняка кое-что знает об обстоятельствах его смерти. Только вот вряд ли мне что-то расскажут…
— Так вот ты какая! — раздался вдруг у меня за спиной женский голос.
Я обернулась.
В нескольких шагах от могильной ограды стояла женщина.
Она была, безусловно, красива и очень ухоженна, одета во все черное — впрочем, ей это шло. На ногах у нее были дорогие черные босоножки на высоком каблуке — совершенно неподходящая обувь для кладбища. В первый момент я дала бы ей не больше тридцати, однако, приглядевшись внимательнее, поняла, что незнакомке никак не меньше сорока, а то и сорока пяти лет.