Шрифт:
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru
Кто-то верит в чудеса, а кто-то нет. Кто-то любит читать о реальных мирах, находя героев, похожих на себя, а кто-то устремляется в страну чудес верхом на драконе (помеле? Пегасе?). Как бы там ни было, но я глубоко убеждена, что в каждой фантазии есть доля реального, а в каждой реальности – доля чуда.
Да, я считаю, что Фантазия и Реальность могут быть заодно. А Вы?
Ангел-хранитель
В войне нет ничего хорошего. Кому может нравится насилие, жестокость и убийства? Но даже во времена
«Имей сердце, имей душу и будешь
человек во всякое время».
Еще крепкий мужчина выходит во двор, слегка прихрамывая на левую ногу и помогая себе палочкой, и садится на скамейку. Ему сорок пять, но все его волосы совершенно седые. Он что-то бормочет себе под нос, периодически касаясь серебряного крестика на шее. Он то и дело смотрит на небо.
Все знают этого мужчину. Это Михаил Иванович Орлов. Все знают, что он пережил страшные, голодные и холодные годы в блокадном Ленинграде. Он – настоящий герой.
У Михаила Ивановича всегда грустные глаза. О чем он думает, глядя в это чистое, голубое небо?
* * *
Ведь ясно сказал ему, чтобы никуда не выходил. Никуда, значит никуда. Но разве этот остолоп слушает меня? В конце концов, парню двадцать лет, а не четыре годика! Идиот! Подогнала судьба противного младшего братишку!
Это я иду по улице и ругаюсь. Миша – мой неугомонный братец – остался в квартире всего на час, и вот – нате! – нет его. Злой он, конечно. И голодный. И я тоже. Сейчас вот ходил за своей порцией хлеба…
Ленинград в блокаде. Такого никто не мог предположить, но это случилось. Беспощадные фашисты окружили нас, как свора голодных собак брошенную кость, готовые в любой момент наброситься на нее… Пусть идут к черту! Эту кость им не прогрызть! Обломают свои зубки да и убегут, поджав хвосты.
Ох, как же есть хочется. И не просто хочется есть, а хочется есть, черт возьми! Еще холодно в придачу ко всему. Как-никак, январь на дворе. Вроде, если я не ошибаюсь. Уже вторую зиму приходится ходить в этой драной куртке, без шапки, без варежек, и ноги в обуви мерзнут. Д-да… столько времени в осаде… Надоело! И есть хочется! В кармане лежит краюшка добытого мною хлеба, но это потом. Где же мой брат?! А вдруг в обморок свалился где от холода и голода?
На улицах Ленинграда ни души. Все люди попрятались по домам, сжигая там остатки мебели и книг, чтобы согреться. Мы с братом уже сожгли все, что можно. О-ох, как же хочется от всего этого завыть во весь голос! И чтобы Он, Бог, меня услышал!
Зашел в бывший книжный магазин, где было немного теплее. Отсюда давно унесли все книги, чтобы их сжечь, но мой брат Миша, пылающий страстью к учебе с самого детства, любил сюда приходить. То ли черпал духовную энергетику этого места, то ли искал какую-нибудь книжицу, пропущенную обезумевшим народом, чтобы ее прочитать… Не знаю. Суть не в этом, суть в другом: Миши здесь не было. Я обошел все помещение, покричал насколько хватало убывающих сил и убедился, что брата здесь нет.
Я забеспокоился по-настоящему. Где же его носит, черт возьми?! Если не здесь, то где? Я снова вышел на собачий холод и огляделся. На улице, наконец, нарисовался чей-то силуэт. Увидев меня, он завертел руками, как ветряная мельница, и выкрикнул мое имя:
– Дядя Костя!
Мальчишка. Да это же Ванька, мой старый добрый знакомый! Похудел еще больше с нашей последней встречи, кости торчат, волосы растрепаны, от шубки осталось одно название… В общем, выглядит не лучшим образом. Как и все в этом Богом забытом городе.
– Там! Там! Та-а-ам! – мальчишка не мог отдышаться и что-то явно пытался мне сказать. Зрачки расширены, как у испуганного волчонка.
– Ванюшка, успокойся, – сказал я и положил свою руку ему на плечо. – Что случилось?
– Там фашисты!.. Прорвали защиту!.. Там был дядя Миша… и он… он пытался им помешать!.. И его забрали!
Сердце упало. Я ничего не понимал.
– Подожди, Мишу забрали фашисты?!
– Да! Наши их отбросили, снова восстановили кольцо, чтобы они это… в город не прошли! И никто не увидел, как забрали дядю Мишу! Я пытался сказать какому-то дяденьке в погонах, а он почему-то сунул мне хлеба и выгнал!
– Ваня, ты беги, пока сюда вражеские самолеты не нагрянули! Беги-беги!
Мальчишка убежал, а я быстрым шагом направился в конец полуразоренного города. Итак, фашисты ненадолго прорвали солдатскую цепь и захватили военнопленного?! Моего брата! Ох, и не поздоровиться им, что они выбрали именно его!
– Братца береги, – сказал отец, продевая руки в лямки рюкзака. – Слышишь, Костя? Береги брата и никому не давай ему в обиду.
– Я слышу, – ответил девятилетний мальчик. – А ты скоро вернешься?
– Не знаю, – вздохнул отец. – Но знай, что я и мама, мы всегда с вами. Вот здесь, – он тихонько ткнул сына в грудь.
– Но мама же там, – мальчик наивно указал вверх, в потолок, в небо.
– Это для всех она там, а для вас, тебя и Миши, здесь, у сердца. Не так уж она и далеко, правда? Я постараюсь вернуться, сынок. Обязательно.
Не вернулся. Тогда я видел его в последний раз и до сих пор не знал, куда он ушел, зачем и жив ли он. Мы с братом росли в одиночку, в каком-то замызганном домишке, и я буквально растил его с четырех лет – именно с того момента, как ушел отец. Я с горем пополам выучил его азбуке, а впоследствии у Миши неожиданно открылся талант к учебе. Он проглатывал одну книгу за другой, какие мне удавалось достать отнюдь не легким путем. Так неужели я учил своего брата чтению для того, чтобы сейчас он умер и никогда бы в жизни не открыл ни одной книги?! Не допущу!
От таких мыслей кровь закипает, и я иду. Иду, несмотря на резь в желудке из-за длительного голодания.
Вдруг дорогу мне перебежал худой, костлявый, испуганный кот с большими желтыми глазищами. За ним гнался одичавший дед в разодранной куртке; он что-то страшно, по-звериному, ободряюще рычал сам себе. Похоже, он спятил от голода и видел в этом костлявом коте пищу. Признаться, и я облизнулся от дикого аппетита, но… только мысленно. Я не буду есть этого кота. Он же костлявый.
Тут внезапно деда обогнала какая-то девчонка с длинной черной косой, которая развевалась за ней, и схватила кота. Опоздал дед: у кого-то аппетит побольше будет. Но она вдруг с неожиданной нежностью спрятала зверушку за пазуху.