Фантом
Шрифт:
– Слушай, – Ира проводила их взглядом, – они даже на улицу не выходили. Они всегда целый день у плиты кружится?
– Когда гости приезжают, да. Но это же хорошие деньги.
– И сколько?.. – при упоминании о деньгах у Иры внутри погас радостный огонек, – ты ж знаешь мои финансы.
– Не беспокойся, я говорил с Нику. Он сказал, что русская девушка – их гость, и никаких денег с тебя они не возьмут.
Ире почему-то не стало от этого легче. …Блин, опять я живу за чужой счет! Неужели не наступит момент, когда можно будет не думать о деньгах?..
– Между прочим, – продолжал Андрей, – не знаю уж, чем ты им приглянулась, но когда
На лестнице появилась Лючия в узеньких джинсах. Она стояла, как статуэтка, и ждала.
– Ладно, не грусти, – Андрей поднялся ей навстречу, а Ира достала сигарету.
Народ потянулся в бар, но она продолжала сидеть, глядя на огонь в камине. Потом подошел Хори и поклонившись, протянул ей руку. Задумано это, возможно, было эффектно, но с его габаритами получилось неуклюже, и поэтому смешно, но Ира не позволила себе рассмеяться. До двери он так и вел ее за ручку, как в детском саду, и только на пороге пропустил вперед.
Вечер в точности повторял вчерашний, начиная с мест за столом и заканчивая меню. Единственная разница заключалась в том, что после веселой работы все проголодались гораздо сильнее, поэтому больше ели и меньше разговаривали. Сегодня Ира была осторожнее, и несмотря на настойчивые подливания Хори, пила только по половинке – сегодня ее сознание должно было быть ясным, ведь ей предстояла миссия; правда, она не представляла, какая именно, но для этого же есть Оана.
– Ты сегодня грустная, – заметила Виолетта заботливо.
– Устала, наверное. Зато, как хорошо было!..
– Здесь всем хорошо… подожди, – она повернулась к Хори, – он спрашивает, сколько ты пробудешь в Румынии?
– Не знаю… – мысль о том, что надо будет уезжать, в последние дни вообще не приходила Ире в голову, – а зачем ему это? – фраза получилась глупой и бестактной. Ира тут же пожалела о ней, но Виолетта уже успела перевести.
Хори смутился и только пожал плечами.
– Я скажу, когда буду знать точно, – поспешно поправилась Ира, – у него есть телефон? Я могу через Андрея передать.
Хори с готовностью достал визитку (Ира подумала, что, вряд ли она случайно оказалась в кармане спортивного костюма). Посмотрев на нее, она прочитала то, что можно прочитать на любом языке, кроме, пожалуй, китайского и японского, «шеф-директор департамента…» вот, какого, она не смогла понять, но это и не имело значения. Спрятала визитку в карман, отметив про себя, что надо не забыть ее, когда будет возвращать одежду …так, на память… Оана в это время молча встала и вышла из бара. Выдержав паузу, Ира тоже поднялась. Хори посмотрел на нее вопросительно, и Виолетта спросила:
– Ты спать?
– Нет, я вернусь… – эта фраза ее ни к чему не обязывала.
На темной кухне Оаны не оказалось, и Ира вернулась в холл. Она не знала планировки дома, поэтому минут пять прислушивалась, но было тихо, если не считать, доносившейся из бара музыки. Осторожно, стараясь не скрипеть, поднялась на второй этаж. Снова прислушалась и пошла сначала направо, останавливаясь через каждые три шага. В самом конце коридора обнаружилась нестандартная двухстворчатая дверь. Ира тихонько толкнула ее и оказалась в комнате, явно большей, чем гостевые номера. Под потолком горела тусклая лампочка, а на столе стоял телефон. Ира решила, что раз здесь телефон, значит, это и есть апартаменты хозяев. Огляделась и увидела еще две двери. Почему-то вспомнилось «…направо пойдешь, коня потеряешь, налево пойдешь…» Ира забыла, что должно произойти в этом случае, но, именно, за левой дверью раздался
Шорох стих; потом что-то спросили по-румынски, и голос явно принадлежал Оане. Ира уже хотела войти, но потом решила, что хозяйка могла просто отдыхать.
– Это я. Можно? – она не стала объяснять, кто «я», ведь других девушек, говоривших по-русски здесь не было.
Дверь приоткрылась; в ней показалась голова Оаны. С минуту голова молчала, видимо, мысленно переходя на русский, потом спросила:
– Что делать ты здесь?
…А, действительно, что я здесь делаю? Меня никто никуда не приглашал… – но Ира справилась с неловкостью.
– Завтра утром я уезжаю, а ты говорила, что сегодня мы будем все знать про фантом.
– Будем, – подтвердила Оана.
– Потому я пришла.
– Я хочет рассказать потом… или ты хочет сама все видит?
– Да… – Ира не знала, хотела ли она что-нибудь видеть, но отступать было поздно.
– Хорошо. Только ты сидеть, молчат и ничего не говорит.
Дверь открылась шире, и Ира вошла. В комнате, кроме стандартного набора мебели, помещался большой стол и трюмо с набором косметики; стульев было два. Ира опустилась на один из них, стоявший в самом углу. Лампа горела также тускло, как и во всем доме. Ира увидела на столе четыре свечи в обычных стеклянных банках и нож, похожий на тот, которым дома она резала овощи. Все это напоминало фарс, если бы не какая-то гнетущая атмосфера комнаты. Ира не могла объяснить, с чем это связано, но, вроде, воздух стал густым и липким, почти осязаемым – его хотелось стереть с лица, как слой крема, на пещеру в Сокольих горах он не походил – здесь отсутствовал тот ужасный аромат смерти.
Оана подошла к столу и чиркнула спичкой. Мгновенно в углу возникла ее тень, большая и черная. Ира даже вздрогнула, но в следующий миг поняла, что ничего страшного не происходит. Оана зажгла по очереди все свечи и долго смотрела на них. Ира тоже. Четыре ярких язычка на фоне черного не зашторенного окна – они, вроде, успокаивали.
Оана перенесла свечи на трюмо, и когда они отразились во всех трех зеркалах, стало казаться, что их двенадцать, так как невозможно было определить, где настоящие, а где отражения. Оана заговорила по-румынски – сначала медленно и протяжно, потом быстрее, и потом снова медленно. Так продолжалось несколько раз, пока она не схватила нож и не полоснула себе по руке. Ира чуть не вскрикнула от неожиданности, но успела вовремя зажать себе рот. Продолжая заклинание, Оана смотрела на руку, из которой сочилась кровь. Когда она образовала тоненькую струйку, сбегающую с ладони, Оана поднесла руку к свече так, чтоб капелька упала прямо в огонь. Свеча зашипела и стала коптить, а расплавленный воск превратился в кровавые слезинки. То же самое она проделала с остальными свечами.
Неожиданно Оана замолчала, оборвав себя на полуслове, и Ира увидела, как копоть от всех двенадцати свечей собирается воедино, и этот столб начинает расти, обретая человекоподобные формы. Выглядело все настолько жутко, что зря Оана предупреждала о молчании – при всем желании Ира не смогла б вымолвить ни слова.
Черный силуэт вырос до потолка. Ира совершенно отчетливо видела офицера в мундире и фуражке. Оана что-то спросила, и самое поразительное, что силуэт качнулся и заговорил голосом, похожим на звук старой патефонной пластинки. Это было не какое-нибудь там, блюдечко, ползающее по столу! Он разговаривал вполне членораздельно; жаль, что Ира не могла понять, что он говорит. Она сидела, затаив дыхание, а Оана, казавшаяся совсем маленькой рядом с черной тенью, продолжала беседу монотонным заунывным голосом.