Фантомас - секретный агент
Шрифт:
— Да, Жюв, это так… Это самоубийство непостижимо!
— Это не самоубийство, господин комиссар…
— Что же это?
— Преступление!
— Преступление? Да вы с ума сошли!
— Этот человек был убит выстрелом из ружья с далекого расстояния! Именно из ружья, потому что револьвером нельзя было бы действовать с такой точностью… Выстрел из ружья, сделанный издалека, ибо площадь Этуаль была полна народу, но никто не видел убийцу… Вы кое о чем забыли, господин комиссар, а это очень важно. Убитый — офицер, офицер Второго бюро, офицер, который в момент своей кончины вез важные бумаги, одной
Еще более пораженный, комиссар молча смотрел на Жюва; наконец, он проговорил:
— Но это невозможно! Совершенно невозможно! Повторяю вам, Жюв, вы все это выдумали! Вы забываете, что ружейный выстрел производит шум!
— Нет, господин комиссар! Теперь есть оружие совершенно беззвучное, например, ружья, которые стреляют более, чем на 800 метров, и при этом ничего не слышно, кроме сухого щелчка.
— Но, в конце концов, Жюв, подобные преступления бывают только в романах. Ведь преступник должен был стрелять, находясь в толпе… Кто же обладает такой немыслимой смелостью? Какой бандит рискнул бы на это?
Жюв стоял теперь перед комиссаром полиции очень спокойно и, скрестив руки, казалось, бросал ему вызов, как бы предвидя, что встретит в нем обычное недоверие.
— Вы спрашиваете меня, какой преступник может решиться на такое? Какому преступнику может удасться это убийство? Господин комиссар, я знаю лишь одного подобного преступника… Его имя — синоним изобретательности, всех безумных покушений, всех жестокостей…
— И кто это?
— Это… это…
Но Жюв вдруг замолчал, будто испугавшись слова, которое собирался произнести.
— Черт возьми! — сказал он. — Если бы я знал имя преступника, я арестовал бы его…
В ту минуту, когда несчастный капитан Брок рухнул на сиденье своей машины, насмерть сраженный таинственной пулей, Бобинетта, не подозревая о том, что случилось с ее любовником, продолжала свой путь, давая указания водителю.
— Вы меня высадите в аллее, которая проходит за Китайским павильоном, — приказала она.
Поздние лучи солнца еще освещали Булонский лес, но гуляющие уже спешили к городу, не желая оставаться здесь в холодное время сумерек. Бобинетта, расплатившись с таксистом, вступила на маленькую тропинку, идущую вдоль аллеи.
Молодая женщина, казалось, наслаждалась своей быстрой, вольной, независимой прогулкой. Вскоре, однако, она замедлила шаг. С одной стороны аллеи была пустая скамья; Бобинетта проверила время по своим часам и села, вглядываясь вдаль.
— Мы оба точны, — пробормотала она, издалека узнав направляющегося к ней человека.
К молодой женщине приближался жалкий старик, согнувшийся под тяжестью объемистого аккордеона. Ему могло быть лет шестьдесят, но из-за длинной белой бороды, которую, видно, никогда не подстригали и не заботились о ней, бороды, закрывавшей половину его лица, из-за седых усов и длинных, как у художника, волос, которые скрывали лоб, он казался гораздо старше.
Нищий? О, нет! Этот человек, несомненно, с негодованием отверг бы такое предположение, не допуская и мысли, что он мог бы жить на подаяние! Разве его аккордеон не доказывает, что у него есть постоянные средства к существованию? Он считал себя музыкантом. Весь этот квартал Парижа знал его, бедного старика, бродячего музыканта, переходящего из одного двора в другой, чтобы устало играть модные романсы, безразлично с какими мелодиями и ритмами, красивыми или безобразными.
Никто не знал его настоящего имени, его называли Вагалам — меланхолик, потому что его музыка своими жалобными нотами действительно навевала грусть на тех, кому доводилось ее послушать.
Вагалам — истинно парижский тип, один из тех странных и вместе с тем классических персонажей, с которыми часто сталкиваешься на тротуарах, людей, которые всем известны, но никто, тем не менее, не знает точно, кто они такие, как живут, куда идут и откуда приходят…
Вагалам тоже заметил Бобинетту. Он приближался к молодой женщине так быстро, как только позволяли ему ноги, и, подойдя, спросил негромко:
— Ну, что? — Вопрос звучал отнюдь не просьбой.
Бобинетта кивком головы успокоила его.
— Сделано! — Протягивая бумаги, которые рассматривала за минуту до этого, Бобинетта прибавила:
— Вот! Мне удалось взять в последний момент, и я думаю, что он ничего не подозревает…
При последних словах Бобинетты Вагалам ухмыльнулся.
— Ты так думаешь? Да, теперь он безусловно ничего не подозревает!
— Что вы хотите сказать?
— Капитан Брок умер!
— Умер?!
Хотя Бобинетта вовсе не любила капитана, при этом потрясающем известии она страшно побледнела, вскочила и в ужасе заломила руки.
— Да, умер! — холодно сказал Вагалам. — И доставь мне удовольствие, сядь. Проклятье, играй же свою роль! В эту минуту ты — молодая дама, разговаривающая с нищим. Не забывай об этом!
Бобинетта машинально села. Дрожащим голосом она переспросила:
— Умер? Как это случилось?
— Случилось, что ты просто дура. Брок прекрасно видел, что ты украла документ.
— Он?
— Да, он это видел… К счастью, я сам занимался этим делом. Так вот, этот проклятый капитан бросился в такси и последовал за тобой. Его такси должно было тебя догнать… Брок уже тебя окликал, и без меня ты бы в лучшем виде влипла…
— Боже мой, боже мой… Но что же вы сделали?
— Сейчас скажу… Клак! Пуля в сердце, и он остался на месте… без звука.
Бобинетта была потрясена. Несколько минут она молчала, потом встревоженно спросила:
— Но где же вы были?
— Это не твое дело!
— Что же я должна говорить, если меня будут допрашивать?
— Как что говорить? Правду.
— Я должна признаться, что знала его?
Вагалам нетерпеливо топнул ногой.
— Как ты глупа, — сказал он еще раз, — пойми же, наконец, в эту минуту личность этого простака уже почти наверняка установлена; какой-нибудь полицейский уже побывал в его доме и выяснил все о жизни капитана Брока. Установить, что ты была у него сегодня, доказать, что ты была его любовницей или, по крайней мере, что ты приходила по поручению Вильгельмины, тоже легче легкого! Уверяю тебя, что завтра ты прочтешь подробности во всех газетах, потому что репортеры не упустят это дело, это неизбежно! Следовательно, ничего не отрицай. Ты скажешь…