Фантомная боль
Шрифт:
— Психи кричат «Просыпайся!», эхом разносится их призывный клич — ты им нужна!
От этого она и в самом деле просыпалась.
— Если выздоровление — это иллюзия, — сказал я (она все так же стояла возле стойки в ожидании своего капуччино), — то единственная серьезная проблема — это то, что они появились на свет.
— Да, — сказала она, — для тебя это серьезная проблема.
* * *
Три года своей жизни я провел в ночном магазине. Дошло до того, что из дома я шел прямо в ночной магазин, а из ночного
Когда мне стали сниться цены на рыбные палочки в тесте и на салат из лососины, на овощную запеканку и на соте, я понял, что настало время что-то менять в своей жизни. Только я не знал, как это сделать. Я забрался на дерево и теперь никак не мог решиться с него слезть. Сидя на верхушке дерева, я поглядывал на других людей и время от времени что-то разогревал. Позвать кого-нибудь на помощь казалось мне неприличным. Поэтому я делал вид, что мне очень даже нравится сидеть на дереве, словно это и было моим главным занятием в жизни.
* * *
За ужином в маленьком французском ресторанчике я читал журнал. Во внутреннем кармане у меня лежало не меньше двадцати лотерейных билетиков, но я решил их приберечь, чтобы было чем заняться после кофе.
Пациентов моей жены называли клиентами, им платили даже небольшие деньги за то, что они посещают дневной стационар: от этого им казалось, будто они ходят на работу. Я задумал пьесу, в которой виртуозно обыгрывается сходство между дневным стационаром для душевнобольных и некой фирмой. Я поделился этой мыслью со своей женой, но она сказала:
— Ты не мог хотя бы какое-то время ничего виртуозно не обыгрывать?
Еще я задумал написать рассказ о мужчине, влюбленном в своего психиатра и поэтому притворяющемся шизофреником. Он так классно изображает свой недуг, что ему все верят. Даже самые именитые доктора. И тогда ему приходит в голову: «Раз уж мне все верят, придется продолжать ломать эту комедию».
За кофе и кальвадосом (как человек дисциплинированный, я выпил всего полрюмки) я разговорился с одним типом в очках с единственной дужкой. Он приходил сюда почти каждый день и рассказывал о политическом кризисе. Я ограничился ролью слушателя — обычно я так и поступаю, если речь заходит о политике, — и это был правильный ход. Тип в очках дожил до того возраста, когда окружающих можно вынести только при условии, что они вас слушают.
— Вы хотели бы сыграть в моментальную лотерею? — спросил я его под конец.
Мое предложение пришлось ему по душе:
— Все равно ничего не выиграешь, но мне нравится стирать защитный слой.
Соскребая верхний слой, мы завели доверительный разговор о ценах на гомеопатические таблетки от импотенции. Он не имел медицинской страховки. В целом получился приятный вечер.
Я уже был в пижаме, когда зазвонил телефон. Я подумал, что это звонит моя жена, и снял трубку. Уезжая, она имеет обыкновение звонить в самое немыслимое время.
— Это Роберт Мельман?
— Да, это я.
Я сделал музыку потише.
— Я звоню по поводу вашего пакета.
— А, это вы, — протянул я и почему-то
— Когда я могу его вам передать? Может быть, завтра?
— Хорошо, завтра.
— Может быть, вы могли бы прийти в Музей естественной истории? Если, конечно, вас это не затруднит. Я там работаю. Я, конечно, могу и сама к вам зайти.
— Нет-нет, — сказал я, — я приду в музей, это как раз хороший повод туда заглянуть.
Мы договорились встретиться на следующий день в три часа в музейном кафе.
— С кем я только что имел честь? — осведомился я.
— С Ребеккой, — ответила она. — Только не забудьте: в этом музее несколько кафе, встречаемся в «Гарден-кафе».
Я написал на обратной стороне счета, оставленного трубочистами:
«„Гарден-кафе“. 3 часа, Ребекка».
Положив трубку, я вспомнил о том, что за годы, прожитые мной в Нью-Йорке, я ни разу не был в Музее естественной истории. Моя жена меня часто уговаривала: «Сходи как-нибудь, там здорово». Но я вечно отшучивался: «Нет, мне это не интересно, я не люблю динозавров».
* * *
В два часа я уже был в музее, одновременно со мной туда явился целый класс школьников.
— Вы собираетесь осматривать коллекцию бабочек? — спросила девушка-кассирша.
— Мне в «Гарден-кафе», — ответил я чуть слышно, словно чего-то стесняясь.
Она выдала мне наручный браслет, в котором я мог целый день свободно передвигаться по музею.
У меня не было ни малейшего желания целый час сидеть в кафе в ожидании совершенно незнакомого мне человека, поэтому я стал прохаживаться мимо акул и зебр. Мимо их чучел, разумеется, или их пластиковых муляжей — мой нетренированный глаз не замечал между ними разницы.
Утром я позвонил трубочистам и сказал, что все же воздержусь пока от установки вентилятора на крыше. Они были очень раздосадованы.
Музей оказался даже больше, чем я предполагал. Неподалеку от динозавров я снова встретил школьников.
— Это было крайне злобное существо, — объяснял их учитель.
Я пристроился к школьной экскурсии.
Без четверти три я подумал: «Теперь уже можно идти в „Гарден-кафе“».
Без пяти три я все еще не нашел кафе. Спросил у нескольких дежурных по залу, как туда пройти, но, похоже, они этого тоже не знали. Я уже начал опасаться, что такого кафе вообще не существует, что все это была шутка: кусочек картона, телефон, «Гарден-кафе». Наконец, по путеводителю музея, я все-таки отыскал кафе. В нем почти не оказалось посетителей — всего одна супружеская пара с семеркой отпрысков, говорившие по-португальски. Мы с женой однажды ездили в Лиссабон. Романтический город — этот Лиссабон.
Я уселся в уголок напротив аквариума с рыбами. Я узнал акул, потому что видел их и раньше: в музеях я всегда очень внимательно читаю таблички. Там было еще одно существо, которое больше всего напоминало гигантскую черепаху. Неожиданно у меня появилось ощущение, что женщина, которая собиралась передать мне пакет, уже давно шпионит здесь за мной из-за мерцающих тусклых витрин. Самые опасные психи гуляют на воле — мне это жена не раз говорила. А по собственному опыту я знаю, что психи слетаются ко мне, как мухи на мед.