Фарцовщик. Часть вторая
Шрифт:
– Но, Андрей…, пойди мне на встречу, мне очень нравиться эта вещь.
– Николя, все, я тебе сказал…. . Мои условия…, вот такие и не надо меня ломать.
Николя задумался, медленно отхлебывая чай, уставившись в какую – то, только ему известную точку на стене.
– Еще партию сгоняем, – спросил Андрей, внимательно посмотрев на Диму.
– Пожалуй, я сейчас поеду дописывать свою диссертацию…, давай в другой раз.
– Ну, хорошо, в другой, так в другой… . Да, Дим, через три дня, надо за квартиру будет платить, тут мне уже Флегонт названивает. А я к тебе туда в ближайшее время не выберусь,
Дима встал и попрощавшись со всеми, пошел к выходу.
– Андрей, я уже подумал, – услышал Дима, за своей спиной, – я согласен с твоей ценой, но сделай мне хоть скидку в пятнадцать процентов.
– Ты просишь четыреста пятьдесят долларов скидки! Ты сумма сошел Николя. Ты видимо ничего не понял. Я не могу тебе столько уступить.
– А сколько ты мне можешь уступить Андрей…, но не молчи, говори.
Дима в это время, в коридоре, одевал ботинки.
– Сейчас Николя, я товарища провожу, и мы с тобой продолжим…, но мне все же не хотелась тебя обижать…
Андрей вышел за Димой, протянул ему двадцать пять рублей.
– Не забудь заплатить.
– Хорошо, не забуду.
– Пака Дим, звони.
– Пака.
И вот Дима за дверью, и не услышал продолжения разговора . А ему так хотелось узнать о чем так яростно спорили Андрей и Николя. Двигаясь к метро, он прокручивал невольно в голове, услышанные обрывки фраз, в квартире Андрея. – « Разговор шел о какой то вещи, которую, наверное, продает Андрей и продает, видимо не дешево. А можно ведь, подсчитать, сколько она, эта вещь, стоит. Пятнадцать процентов это четыреста пятьдесят долларов, значит, вещь стоит три тысячи долларов. Да не мало. Андрей видимо не хочет уступать. Да, мы знаем, какой Андрей «добрый» парень. Ну, что это я, как буд- то, Шерлок Холмс, веду расследование. Какое мое дело, что они там продают, что покупают, мне диссертацию надо писать, а не в чужие проблемы решать. Какой же ты Глинский…, сам себя начал корить Дима. Вот опять надо двадцать пять рублей находить…».
Текли дни, текли недели. Работа над кандидатской, двигалась, но очень плохо. В конце мая, Дима принес первую главу своей диссертации научному руководителю доктору экономических наук Шпильману. Тот быстро взглянул на рукопись, потом на Диму и спросил.
– Это все, что Вы могли написать за девять месяцев?
Дима покраснел, и промямлил, – «что остальные главы работы, уже написаны,– врал безбожно Дима, – и что их, осталось только перепечатать, но на машинистку, нет денег…».
– Молодой человек, когда Вы беретесь за работу над диссертацией, то нужно понимать с какими издержками Вы столкнетесь.
– Борис Львович, я все понимаю… , и оставшиеся главы, принесу Вам через…– здесь Дима крепко задумался, он понимал, что нужно говорить научному руководителю реальную дату, врать здесь, было нельзя.
– …. два месяца…, – соврал Дима.
– Значит, Вы молодой человек, хотите сказать, что Ваша работа будет лежать на моем столе, через два месяца, так?
– Так,– ответил Дима, и еще больше покраснел.
–Выходит, что Вы будете печатать написанные главы два месяца…, так?
Дима смутился, он интуитивно понимал, куда клонит Шпильман.
– А Вам не кажется, молодой человек, что вы мне морочите яйца … .Как это готовую работу, вы собираетесь печатать более двух месяцев? А? Как это у Вас получается?
Дима совсем растерялся, и не знал что говорить. « Кажется попал, как кур в ощип»– тоскливо думал он, поглядывая через окно во двор института Африки.
– Сколько у Вас страниц, – резко спросил Шпильман, – в первой главе?
– Сорок три страницы, Борис Львович…
– А сколько страниц по плану, будет иметь ваша работа…?
– Сто пятьдесят, сто шестьдесят страниц…
– Вот видите, молодой человек… . Вы собираетесь печатать, я подчеркиваю, печатать, сто, сто двадцать страниц…. Целых два месяца! Какой кошмар! И это мой ученик!?.
– Если Ваша работа уже написана до конца…, и вы не врете. – То квалифицированная машинистка, перепечатает, Ваши, молодой человек, сто двадцать страниц, за десять дней…
– У меня плохой почерк, – продолжал, выкручиваться Дима,– да и с деньгами сейчас…
– Значит, как я понимаю, работа по перепечатыванию Вашей рукописи, займет два месяца…?
– Да, где то так..
– А я Вам не верю, молодой человек. У Вас нет ничего написанного, кроме того, что Вы мне сегодня принесли…
– Но, Борис Львович…, я работал, я писал…
–Вы еще скажите, что вы еще учили…..
– Я старался…
Значит так, молодой человек…. Ваша фамилия Глинский?
– Глинский…
– Завтра, нет после завтра. Завтра у меня во второй половине дня лекция в институте Право… . Значит так, Глинский. Послезавтра, это будет среда, во второй половине дня, принесете мне рукопись, своей работы… и мы посмотрим…, что вы там написали…, и какой у вас подчерк…
Дима побледнел, он понял, что пропал. В среду, доктор Шпильман поймет, что Дима, не просто лодырь, а еще лгун, который морочит голову известному ученому-экономисту. « Он опозорит меня на весь институт, – с внутренним содроганием думал Дима – и я никогда не стану кандидатом экономических наук…, и ничего я, никому не докажу! Ни Галине Ивановне, ни бывшей жене, ни ее отцу, который подсмеивался над Димой ( не представляю, говорил он, Тани…, что Димка может написать диссертацию). Я никому ничего не докажу! Что же делать? Что же делать…?»
– Вы что – то очень сильно побледнели. Вы в порядке, молодой человек?
– Я в порядке, – сдавленным голосом, ответил Дима.
– Ну, если в порядке, то я Вас жду в среду с рукописью. До свидания, молодой человек.
Дима вышел от Шпильмана на негнущихся ногах. В голове стучало, и перед глазами, замелькали черные мушки. « Во, влип, что же делать? Как я приготовлю рукопись к среде, если ее нет… . У меня времени, полтора дня… А что если, сейчас, развернуться, ворваться в кабинет к Шпильману, упасть ему в ноги, и во всем признаться. Сказать, мол так и так, нет у меня ни чего. Лодырь я и врун. Простите меня великодушно… Может, простит, и не будет такой резонанс в институте, о моем вранье… Что делать? Просто кошмар, хоть в петлю лезь».