Фарфоровый переполох
Шрифт:
– Вы меня поцеловали? – шепотом спросила я.
– Да, – тоже шепотом ответил он.
– Зачем?
– Очень хотел.
– А так можно?
– Можно. – И снова поцеловал.
А пока мы были заняты, мой дар жил своей жизнью и оживил вообще все, что было в мастерской. Не только изделия, но и мебель, и шторы, и даже рабочие инструменты.
Выходила я из места, где великий Луис Фарфоровый творил свои шедевры, зацелованная, растрепанная, совершенно шальная. Но почему-то резерв не только не опустел, хотя выплеск магии был колоссальный, а наоборот, словно стал еще
До ужина я пряталась в своей комнате. Было… странно.
За ужином опекун молчал какое-то время, крутил вилку, а потом вдруг заявил:
– Извиняться не буду!
– Ага, – не нашлась я что сказать.
И мы продолжили ужин. А Моррис хитро улыбался.
Утром я стащила газету с колонкой «Советы идеальной аристократки». Внимательно прочитала все, что написала леди Илона. И ее собственные заметки, и ответы на письма подписчиц. Потом долго думала. Аж до обеда.
И написала уже собственное письмо с вопросом, что делать приятной юной леди, если она влюбилась в опекуна. А он совсем старенький, но выглядит молодо, и он ее поцеловал, извиниться отказался. Так вот, не подскажет ли милая леди Илона, как заставить старичка забыть, что он опекун, и жениться на своей подопечной? Ах да, опекун – эльф, а подопечная – человек.
Письмо я отправила в тот же день. И в нетерпении ждала ответа. Но, понимая, что быстро совет не получу, решила действовать самостоятельно.
Вечером лорда Луиса встречала ожившая напольная вешалка-камердинер. Камердинер из темного полированного дерева встретил хозяина у порога и попытался отобрать жилет. Кафтана ведь не было, так как эльф работал в мастерской и ограничился рубашкой и жилетом.
– Что это такое? – попытался отбиться лорд.
Вешалка молча поймала жилет плечиками и потянула. Минута борьбы, отлетевшие пуговки – и завоеванная одежка повисла на положенном месте. Пришло время снять сапоги. Вешалку не смущало, что обычно это делается в личных покоях, в гардеробной. Она посчитал, что уже самое время. Минуты возни, беготни, подсечки, лорд упал с громкой бранью. А оживший деревянный камердинер стащил с него обувь, оставив лорда в одних носках.
– Юна! Немедленно ко мне!!! – заорал поверженный эльф. Бедный, ему, наверное, больно.
Мне тоже было больно, только душевно. Потому что я-то хотела поухаживать за ним, а вышло несколько неловко. Поэтому я развернулась, приподняла подол и на цыпочках двинулась в свою комнату. Пересижу грозу…
Одновременно со мной точно так же, крадучись, бросились врассыпную слуги, подглядывавшие, как и я, из-за угла. Моррис издалека показал мне большой палец, зажал рот руками, чтобы не хохотать в голос, и скрылся с глаз.
М-да, нехорошо как-то вышло. Все смеялись. А опекун бранился и воевал с непокорной, но крайне услужливой вешалкой.
Тогда я решила, что стоит сделать что-то менее агрессивное. И оживила еще немного посуды в буфете в столовой. За завтраком мы все делали вид, будто ничего такого не происходило накануне. Чинно и мирно заняли свои места. Дождались, пока нам положат еду в тарелки, и…
– Привет, красавчик, – прошептала чашка, когда лорд поднес ее к лицу. – Ты такой милый. Прижмись же ко мне губами.
Рука эльфа замерла, лицо окаменело. Окаменели мы все, что уж. Даже Моррис. Но в отличие от кузена, у него брови поползли на лоб, а рот растянулся в ухмылке.
Опекун кашлянул.
– О да! Дыши на меня… Это так волнующе… – выдала томным голосом чашка и заволновалась: – Куда же ты? Почему ты поставил меня обратно на стол?
Отставив посудину, лорд Тейлз взялся за приборы, отрезал себе кусок ветчины, поднес вилку ко рту, и тут она изогнулась и жеманно протянула:
– Возьми меня в рот, милый.
Моррис выпучил глаза и прыснул водой, которую только что набрал в рот. Мой эльф оказался более стойким, он всего лишь отодвинул вилку от лица, уставился на нее пристально. Потом на меня. Потом снова на вилку. После чего все же рискнул, поднял ее ко рту и аккуратно, не касаясь, снял ветчину зубами.
Моррис беззвучно хохотал, но делал каменное лицо каждый раз, когда на него падал грозный взгляд зеленых глаз. Я старалась не поднимать взгляд от своей тарелки, которая, слава всем богам, оставалась просто тарелкой.
Когда, отложив опасную вилку, опекун зачерпнул мусса ложкой, та тоже решила проявить симпатию:
– О да! Облизни меня.
Моррис жалобно застонал, лицо у него стало совсем перекошенное от попытки не хохотать в голос. Из правого глаза вытекла слезинка. Я сидела с пылающими от стыда щеками.
Почему вся посуда в доме опекуна такая пошлая?! Что с ней не так?!
Лорд Луис кашлянул. Опустил разочарованно возмутившуюся ложку в тарелку со сливочным муссом и встал из-за стола. Я вскинула голову, потому что в мои планы не входило оставлять его голодным. Наоборот, я хотела как лучше.
Но лорд удивил нас. Он просто обошел стол, сел рядом со мной на ближайший стул, с каменным лицом наложил в мою тарелку гору еды: омлет, ветчина, жареные грибы, копченые колбаски… Когда эта гора стала выглядеть совсем уж неприлично, опекун ловко выхватил из моих пальцев мою вилку, воткнул ее в жареную колбаску, поднес ко рту и откусил.
– А я? – шепнула я, впервые за завтрак решив подать голос.
С невозмутимым видом эльф этой же вилкой, освободив от колбаски, наткнул грибочек, поднес к моим губам, дождался, пока я приоткрою их, и засунул еду мне в рот.
Моррис практически умер от смеха, сидя напротив нас. Но мудро умирал молча. Выдержке же лорда Луиса, конечно, можно только позавидовать. Но лучше не нарываться.
Я предприняла попытку по-тихому сбежать, начала сползать со стула, но была остановлена резким:
– Сидеть! – А когда я замерла: – Завтракать!
Обеда я боялась. Слуги и Моррис предвкушали. Опекун… кх-м… Он сбежал в мастерскую и работал до ужина, не показываясь нам. Ожившая посуда исчезла, припрятанная где-то. Но слуги сверкали глазами от любопытства. Кажется, никогда еще особняк Луиса Фарфорового не был так оживлен.