Фарфоровый переполох
Шрифт:
Я с нетерпением ждала ответа леди Илоны в ее колонке. Но, увы, она отвечала строго по порядку и, вероятно, передо мной еще куча девиц со своими вопросами.
Пришлось развлекать себя самостоятельно и искать пути охмурить опекуна. Начать, вернее продолжить, я решила с оживленной статуи у ворот. Стоял там такой… красивый… немножко голый юноша. Все самое интересное он прикрывал прижатым к себе музыкальным инструментом.
Я посчитала, что это прекрасный объект для оживления. Заодно клиентов будет приветствовать. Но сначала я выпросила у Морриса краски. Он думал, что масляные для пейзажей, посетовал, что холста-то
– Скажи мне, юное чудовище, что ты собираешься вытворять? Мне нужно морально подготовиться и выпить успокоительное.
– Я не юное чудовище! Я – Юна!
– О да! Так что? А хотя нет! Не говори! А то Луис посчитает меня твоим подельником и заставит отрабатывать. Я ничего не видел, ничего не знаю!
– Да я красиво хочу сделать, – неуверенно протянула я. – Вам понравится, правда.
– Не сомневаюсь! Трепещу! Предвкушаю! Дерзай, юное дарование! – благословил он меня на подвиги. – Стремянка нужна?
– Да, – подумав, поняла я.
Я вложила всю душу, украшая обнаженного мраморного юношу с лирой [3] . Но раскрасить его, словно куклу, было бы слишком уныло, неинтересно и недостойно великого таланта Луиса Фарфорового. Я проявила фантазию и весь свой художественный вкус. Ну, уж какой был.
Лицо статуи украсила яркая молния, перечеркивающая одну сторону по диагонали от линии волос, через правый глаз и к левому уголку губ. Лира стала яркая и радостная. Упавшее к ногам одеяние тоже обрело краски. А вот что делать с телом, пришлось поломать голову. Но, поразмыслив, я изобразила татуировки степных орков. Только у орков они черные, а у моего творения черный контурный рисунок, а сердцевина – красочная. Смотрелось на удивление гармонично: изящный гибкий музыкант-бунтарь.
3
Лира – струнный щипковый музыкальный инструмент в форме овальной незамкнутой сверху рамы с плавно отогнутыми округлыми концами.
Осталось оживить. Ну, я и оживила. Статуя встрепенулась, потянулась, не стесняясь наготы отодвинула лиру от… того, что прятала, раскинула руки в стороны. Наклонилась. Подвигала плечами. Мраморный юноша вернулся в исходную позу и глубоким чарующим баритоном спросил:
– Что тебе спеть, очаровательное дитя?
– Я не дитя, мне уже восемнадцать, – насупилась я. Нет, ну а чего он?
– Песню дев гор? – проникновенно спросил он, словно не услышав меня. И запел…
Я так заслушалась, что не успела сбежать и спрятать следы преступле… творчества. Меня застукал опекун. И услышала я его издалека:
– Юна! Да чтоб тебе замуж скоро выйти! – заорал он, узрев непотребство, сотворенное с его статуей у входа.
Меня что-то укололо под лопатку. Опекун меня проклял?! Я выпучила глаза, потеряла равновесие, начала падать со стремянки, на которой стояла с кистью и ведерком краски в руках.
– Мама! – запищала я, заваливаясь и понимая, что сейчас грохнусь о землю.
И таки грохнулась. Но на руки опекуну, который снова меня поймал. Но только меня. Потому что взлетевшее вверх ведерко с оранжевой краской в воздухе
Красиво вышло.
Музыкант пел и играл нам в спины, пока опекун, печатая шаг, с каменным лицом нес меня в дом. А я молчала, обнимала его за шею и сопела в ухо. Неловко вышло…
За сеанс творчества мне ничего не было, никакого наказания. Но на следующий день посыльный доставил мольберт, холсты на рамах и коробку с масляными красками. Намек я поняла.
А леди Илона все не давала мне совета, как же охмурить опекуна. Плохо, ведь он рискует не дожить до свадьбы, пока я своими неумелыми потугами пытаюсь привлечь его внимание.
Леди Илона молчала, на мое письмо не отвечала, а вот статья о том, что Луис Фарфоровый снова создал шедевр и нечто невероятное, появилась на следующее же утро. Газетчики свой хлеб едят не зря, эти проныры уже успели увидеть нашего музыканта. Надо ему имя дать, что ли, а то неловко.
«Экстравагантный Луис Фарфоровый, любимчик публики, творец дивных шедевров, снова удивил столичный избалованный искусством и творчеством народ. Не успели мы еще отойти от созданных им живых предметов сервировки, которые поют вам песни во время чаепития и помогают скрасить отдых за рюмкой арманьяка, как новая скандальная и роскошная выходка. Вы еще не проходили мимо особняка лорда Тейлза? О-о-о, поверьте, вы многое потеряли. Мраморный музыкант, талантливо раскрашенный в дичайшие и невероятные орнаменты, сыграет вам на лире и споет.
И что же? В столице новая мода, введенная Луисом Фарфоровым? По непроверенным слухам, ему помогает юная леди, которую лорд обязался опекать до совершеннолетия или до ее замужества. И если это ее помощь, то скоро Луису Фарфоровому стоит ждать вереницу предложений руки и сердца его подопечной. Кто же не захочет жениться на столь одаренной леди? Или же наш волшебник и творец шедевров никому не отдаст такое чудо?»
Я с ужасом дочитала статью. Жутко расстроилась. Всплакнула даже. А как же сказать, что я красивая? Нет, ну понятно, я рыжая и конопатая, не то что наша королева. Но я ведь тоже хорошенькая.
С заплаканными глазами я попалась на глаза… странно звучит, так вот, столкнулась с опекуном.
– Кто обидел? – спросил он, подняв мое лицо за подбородок и изучив зареванную мордашку.
– Никто, – спрятала я за спину газету.
Естественно, он у меня ее тут же отобрал, не позволяя удрать, нашел статью, прочитал, разозлился.
– Ты так хочешь выйти за всяких хлыщей, которые закидали меня предложениями о твоем замужестве?
– Ик? – от неожиданности я икнула и вытаращилась на опекуна. – Н-нет… А кто? А много?
– А разные. А много, – передразнил он меня. – Обойдутся! Иди умойся и спать.
И ушел, разрывая на ходу газету на клочки.
– Но сейчас еще только обед, – прошептала я ему в спину.
Это что такое сейчас было?
В общем, никак не удавалось мне привлечь к себе внимание опекуна. Вернее, еще как удавалось, но немного не такое, как я хотела бы. За прошедшие полмесяца я успела превратить особняк лорда Тейлза в такой же сумасшедший дом, как творился в пансионе. Но там я просто так все это вытворяла, случайно и бесконтрольно в основном. А сейчас я же стараюсь изо всех сил.