Фармацевт 3
Шрифт:
Говорили мы недолго. Гольденберг еще раз напомнила, чтобы я особо языком не трепал о ее помощи, я естественно, согласно кивал головой на все ее предупреждения, также пообещал хорошо учиться, она пообещала не выпускать меня из вида. На этом мы и расстались.
Глава 17
Вторая осень в Казахстане для меня выдалась гораздо беспокойней первой. Ведь каждый день кроме воскресенья приходилось идти на остановку и дожидаться автобуса на пронизывающем ветру.
Михаэль, молодец, переехал в город к родственникам, где пешком добирался
Мне, увы, такой вариант не грозил. Я же семейный человек и отвечаю не только за себя, но и за свою беременную жену, поэтому должен быть рядом с ней.
Да, именно так!
В сентябре Лида, потупив взор, сообщила, что очередные месячные не пришли.
— Только этого нам не хватало, — подумал я, услышав сногсшибательную новость.
Конечно, эти мысли я не озвучивал, наоборот, начал обрадовано уверять, что всю жизнь мечтал о детях. Но женщины, такие существа, что чувствуют даже малейшую фальшь в словах. Поэтому пару дней меня показательно игнорировали.
Обдумывая потом свою реакцию на неожиданную новость, я понял, что, несмотря на то, что живу уже почти десять лет второй жизни, но сложившиеся стереотипы второй половины первой никак не могут меня оставить. Поэтому, услышав о беременности жены первой моей мыслью было, как мы теперь будет жить? Ведь в той жизни рождение ребенка в наших обстоятельствах, было бы путем в нищету. Здесь же о такой вероятности еще никто не подозревал, наверно еще и потому, что особо богато никто и не жил.
Долго наша размолвка не продолжалась, мы быстро помирились, первый шаг к этому сделала жена, ластясь ко мне в постели и заявив, что простила все мои прегрешения. Я, конечно, промолчал о том, что мы вроде бы и не ссорились.
Валентина Григорьевна вскоре узнала о беременности дочери, ну, а раз так, то вскоре об этой узнали все заинтересованные лица.
Я же, как и договаривались с Токишевым, полностью отработал сентябрь на скорой и в октябре отправился на учебу.
Еще в медучилище во время учебы заметил, что память у меня стала не в пример лучше, чем в прежней жизни. И, похоже, что процесс ее улучшения все еще не останавливался.
Учиться было не просто легко, а очень легко. В нашу группу не знаю, зачем и почему, собрали стажников, из двенадцати человек только трое поступили сразу после школы.
Кого у нас только не было, медицинские сестры, фельдшера и как вишенка на торте два водителя скорой помощи, включая меня.
Среди одногруппников я оказался далеко не самый старший по возрасту. Смутные опасения, что деканат назначит меня старостой группы, к счастью не оправдались. Старостой стал кандидат в члены партии казах Акылбай Ахметов, фельдшер, только весной демобилизовавшийся из армии. Удивительно, что его не назначили сразу старостой потока. Вроде бы других партийцев среди студентов не имелось.
К порученному делу он отнесся серьезно и попытался нас строить с первого дня учебы.
Для начала наехал на меня, начав интересоваться, почему я отсутствовал на сельхозработах.
Пришлось его вежливо послать, сообщив, что эти вопросы вне его компетенции.
Точно также послали его все остальные студенты, кроме трех перепуганных
В общем, как для меня, то группа получилась отличная. Большинство семейные люди со своими интересами, поэтому все проблемы типа комсомольских собраний, субботников, Ленинских зачетов должны проходить быстро и без проблем. А трем девочкам непонятно как попавшим в группу к взрослым дядям и тетям придется следовать в их фарватере.
Уже на второй день без суеты мы выбрали профорга и комсорга группы под удивленным взглядом преподавателя анатомии Владимира Николаевича Азаренко.
Я, кстати,не мог понять смысла назначения куратором группы стажников молодого преподавателя, окончившего институт в прошлом году.
Но главное, он нам не мешал, в отличие от других групп, где кураторами были возрастные преподаватели.
Ну, а затем началась учеба, суровая и беспощадная, знакомая мне до одури.
Сам, того не желая, я быстро оказался в первых рядах отличников. И начались первые конфликты.
Кроме того, что Азаренко был нашим куратором, он вел у нас анатомию и требовал обязательного посещения анатомического театра для самоподготовки.
Мне эти посещения не нужны были совсем. Тем более что надо было вечером бежать на автобус, чтобы не стоять, потом на дороге и останавливать попутные машины, которых к вечеру проезжали единицы.
Зато практически каждое занятие по анатомии у нас начиналось с вопроса ассистента Азаренко.
— Студент Циммерман, по какой причине вы снова проигнорировали посещение анатомички?
— Так получилось, — пожимал я плечами, не вдаваясь в подробности.
— Ну, тогда вы сейчас расскажете нам строение vertebrae sacrales, — с оттенком злорадства резюмировал Владимир Николаевич.
К счастью он оказался не слишком упертым и когда обнаружил, что я отвечаю без проблем на все его каверзные вопросы, перестал ко мне приставать со своими требованиями и переключился на других студентов. Чему я был только рад, в отличие от одногруппников, проводивших вечера в пропахших формалином кабинетах кафедры анатомии.
До этого момента отношение ко мне в группе, как и к Женьке Ветрову еще одному водителю скорой помощи было, можно сказать, снисходительным. Еще бы, какие-то водители вдруг решили учиться на врачей и равняют себя с ними с фельдшерами и медсестрами прошедшими, огонь, воду и медные трубы, а эти, понимаешь, только рядом стояли.
Однако после того, как я, особо не напрягаясь, выбился в отличники, снисходительность понемногу начала переходить в зависть.
Завидовал в том числе и Ветров, оправдывая свою зависть тем, что я немец -зубрила, поэтому учеба мне дается легче, чем ему, простому русскому парню. Мне было смешно, но признаваться в том, что не имею никакого отношения к немецкому народу, не спешил, раз считает, что я немец, пусть так и будет. Тем более я записался в группу изучающих немецкий язык, таких желающих, кстати, были единицы. Большинство у нас изучало английский язык. Хотя изучением это назвать было сложно. К шестому курсу большинство студентов его благополучно забудет. Это же не научный коммунизм, входящий в госэкзамены.