Фартовый чекист
Шрифт:
– Не получилось, – подтвердил Сидорчук. – Договорились, что вечерком я к нему заскочу. А потом вот что вышло!..
– А в тот момент, когда с ним встретились, ничего особенного вы не заметили? – спросил Ганичкин. – Может быть, было что-то необычное, а? Вспомните, Егор Тимофеевич!
Сидорчук нахмурился, потер жесткую щетину, пробившуюся за ночь на подбородке, и ответил:
– Да как сказать-то? Пожалуй, заметил. Так, подумалось вроде…
– И что же вам такое подумалось, Егор Тимофеевич? – живо подхватил Ганичкин.
– Да вот показалось, будто где-то я его видел – Балцетиса, значит. Тряпка эта у него на физиономии
– А вам не показалось, что Балцетис вас тоже узнал?
– Он? А вот дьявол его знает! – озадаченно сказал Сидорчук. – Вот сейчас-то я думаю, что и он как-то странно на меня смотрел. Да ведь русский мужик задним умом крепок. Может, и не было ничего. А вы почему спрашиваете?
– А потому, Егор Тимофеевич! – торжественно объявил Ганичкин. – Сдается мне, что Балцетис этот весьма неоднозначная фигура!
– Попроще как-нибудь можете растолковать? – сердито поинтересовался Сидорчук. – Не понимаю я этих ваших фигур!
– Вам показалось, что этот человек вам знаком, – принялся деловито рассуждать Ганичкин. – Полагаю, оно не примерещилось. Мы весьма редко начисто забываем тех, кого встречаем на жизненном пути. Полагаю, и Балцетис вас узнал. Отсюда внезапно заболевшие зубы, непонятное исчезновение к вечеру и как апофеоз – странное убийство. Это все звенья одной цепи, Егор Тимофеевич! Балцетис испугался встречи с вами. Он понял, что при близком контакте вы можете вспомнить, откуда его знаете, и решил скрыться, замести следы. Времени у него было в обрез. Кроме того, Балцетис был стеснен рядом обстоятельств и сделал то, что сразу пришло в голову. Он решил инсценировать собственную смерть с последующим исчезновением тела. Бывали вы когда-нибудь на представлении иллюзиониста? Взмах волшебной палочки, и прелестная дева исчезает из ящика!
– Мне не до представлений было, – буркнул Сидорчук. – Я от вашего брата-жандарма бегал. Потом вы от меня ноги уносили. А прелестная дева – это вообще не по нашей части.
Последние слова прозвучали у него с невольной печалью. Ему вдруг вспомнилась та женщина, с которой Постнов связал свою судьбу в этом проклятом городишке. Прекрасная, уже совершенно эфемерная тень, теплый взгляд, запах духов, ласковый голос. Грациозное, умиротворяющее воспоминание, привязавшееся к Сидорчуку на тоску и погибель.
Может быть, потому так вышло, что никогда в жизни у него ничего подобного не было. Он даже жениться, как это полагалось в их рабочей среде, не успел. Смолоду ушел с головой в подпольную работу. Да и не страдал он без женщин, не стоили они того. А вот эта особа привязалась, прилипла к памяти, и ничего не поделаешь. Эх, да что там! Главное, чтобы прощелыга этот ничего не заметил. Не должен он видеть в большевике даже малейшей слабости.
Ганичкин ничего не заметил, во всяком случае, очень удачно сделал такой вид, а потом весьма живо спросил:
– Ну и что скажете, Егор Тимофеевич? Похоже на правду?
– Что же вы такое наговариваете на боевого товарища? На чекиста? Не верю я в эти ваши выдумки! А кровь? А тело, которое волокли к реке?
– Вот именно, тело! – Ганичкин поднял указательный палец. – Тело было одно, готов поклясться! А пропали двое – сам Балцетис и его хозяйка. Ну, ясное дело, изображать, что он два тела тащил, было некогда, посчитал, что и так сойдет. Оно, может быть, и вышло бы, да только я не люблю
Сидорчук был вынужден признать, что в словах Ганичкина есть рациональное зерно.
– Ладно, допустим, я вам поверил, – хмуро сказал он. – Тогда объясните мне, зачем он старуху-то убивал? Неужели зверь такой?
– Вот на этот счет ничего не скажу, – серьезно ответил господин из бывших. – Хотя вполне такое допускаю. В безвыходном положении человек оказался. Метался. Нужно было каким-то образом представление подготовить, а тут цейтнот, как мастера шахмат говорят. Ну и потом, есть у меня еще одно предположение насчет старухи. Балцетису ведь сейчас где-то скрываться нужно. А что, если хозяйка знала, у кого он может затаиться? Тогда он ее обязательно должен был убить.
Сидорчук изо всех сил замотал головой и воскликнул:
– Все равно ничего не понимаю! Убить человека только из-за того, что я мог вспомнить, где кого-то видел! Выходит, он враг, не за того себя выдает?
– Скорее всего, так оно и есть, – кивнул Ганичкин. – А вы все-таки попробуйте вспомнить. В ГПУ записи про него почитайте – может, всплывет что-то. Да и по улицам с опаской ходите. Ведь я уверен, что это он в вас в первую ночь стрелял. Он-то вас мигом узнал, едва машину нашу из окна увидел. Потом подобрался к дому Талалаева и выстрелил. Наверняка у него и парабеллум имеется. Только мы теперь его долго не увидим.
– Так на что ему меня убивать? – спросил Сидорчук. – Он теперь вроде как мертвяк. Зачем оживать-то?
– Возможно, оно и так, – задумчиво сказал Ганичкин. – Да мало ли какие могут быть обстоятельства. А вдруг он тут по той же причине, что и мы с вами?..
– Постой! – Сидорчук негодующе вскинул голову. – Что это ты имеешь в виду? На самом верху предательство? Ты говори, да не заговаривайся! – Он и сам не заметил, как от переизбытка чувств перешел на «ты».
Ганичкин даже не обратил на это внимания и заявил:
– Послушайте меня, Егор Тимофеевич! Что это вы сразу во всем предательство ищете? А если ничего подобного и нет? Подумайте сами, сколько лет прошло, какие метаморфозы тут творились. Вот и ваш Постнов теперь незнамо где. Не допускаете мысли, что секрет стал известен посторонним лицам?
– Даже думать об этом не хочу! – Сидорчук стукнул кулаком по столу.
– А зря! – покачал головой Ганичкин. – Если вы хотите найти бриллианты, то нужно учитывать все допустимые варианты. Прятать голову в песок не годится!