Фартовый чекист
Шрифт:
– Ну так что же вы предлагаете?
– То же самое, что и раньше. Вы отпускаете меня в свободное плавание. Я тут пошарю среди преступного элемента. Выдам себя за торговца алмазами, может, клюнет какая рыбка. Если наши бриллианты попали в чужие руки, то их могли распродать на месте или припрятать до поры. Время-то сложное. Где-то какой-то камушек должен будет сверкнуть, вот увидите! Опись бриллиантов у меня имеется. Между прочим, напрасно ваше руководство ящик прямо с ключом оставляло на хранение. Запаивать его надо было. Бриллианты имеют одно неприятное свойство. Их внешний вид людей в большой соблазн вводит!
Сидорчук недоверчиво уставился на Ганичкина и полюбопытствовал:
– Значит, в бриллиантах разбираетесь, господин жандарм?
– Имел к ним некоторый интерес, – ответил тот. – Но в связи с выяснившейся условностью собственного существования он теперь чисто умозрительный. А что вас смущает? Это хорошо, что хотя бы кто-то в нашей компании в бриллиантах разбирается. Такое нам на руку. Вы тем временем обыск у Баранова организовали бы, Егор Тимофеевич! Предлог какой-нибудь Черницкому предъявите и перетряхните там все. Ведь как бывает – ищешь пенсне, где только можно, а оно у вас на носу висит. Потом попробуйте вычислить, куда мог спрятаться Балцетис. Он, думается, неспроста тут. Я со своей стороны тоже этим займусь. Вдруг данный субъект с преступным миром связан? Только встречаться мы будем теперь тайно. Нельзя, чтобы меня с вами заметили.
– Так видели же уже! Балцетис, да и Талалаев опять же!..
– Есть риск, – согласился Ганичкин. – Но небольшой. Я у Талалаева в полувоенном был. Без тросточки. Знаете, как одежда и манеры меняют облик? Нет, не думаю, что меня кто-то запомнил. Конечно, какие-то сопоставления умный человек может сделать, но это неизбежно в нашей профессии. Только я бы попросил у вас дополнительных средств, Егор Тимофеевич! Мне, торговцу драгоценными камнями, не пристало скитаться по углам. Необходимо номер в гостинице снять. С бархатными шторами.
– Шиковать, значит, будете? – мрачно спросил Сидорчук.
– Обязательно! – не смущаясь, сказал Ганичкин. – Шампанское пить буду, гулять на широкую ногу. Нужно, чтобы во мне не сомневались, Егор Тимофеевич!
– Выходит, я вам теперь поверить должен, так вы решили? – насмешливо спросил Сидорчук, опять незаметно для себя переходя на «вы». – А мне что-то не по душе ваша затея. Шампанское, понимаешь ли, какао… Если думаете, что кто-то из бандитов чего-то знает, то поймать их надо. Вот все дела! Допросить с пристрастием, понимаешь. Оно, глядишь, дешевле и обойдется.
– Так в том и дело, что бандита, Егор Тимофеевич, прежде всего поймать надо! – воскликнул Ганичкин. – Найти его берлогу, не спутать с мирным обывателем, арестовать. Он стрелять начнет, да, не дай бог, попадет в кого-нибудь! Или же сам пулю схватит. Еще не факт, что он вообще что-нибудь скажет, даже если мы его поймаем. Мелкая сявка вряд ли чего знает, а матерый ушкуйник, он сейчас упорный пошел, Егор Тимофеевич! Я про это хорошо знаю. Да, до февраля я за политическими приглядывал, а после уже все перепуталось. Зачастую и не отличить было, где бандит, а где политический. Злой народ стал, можно сказать, свирепый. Из одного только упрямства способен на эшафот пойти. Так что не выход это – бандитов ловить. Черницкий вон сколько уже месяцев на них охотится, а толку нет. Хитростью нужно! Так дадите денег?
– Дам я вам пятьдесят червонцев, – грубо сказал Сидорчук. –
– Давайте каждый вечер в десять на монастырском кладбище, – деловито предложил Ганичкин. – Мы как к городу подъезжали, я на него внимание обратил, на монастырь то есть. Потом на плане посмотрел. Очень уютное место. Монастырь частично разрушен, развалины, кресты… Народ туда вряд ли по ночам ходит. А нам удобно будет. Конечно, каждый вечер, может, не получится – мало ли какие возникнут обстоятельства! – но как некий ориентир, по-моему, удачно. Как вам кажется? Туда идти – полчаса от силы. По такой погодке пройтись – это же одно удовольствие!
– Мне все равно. На кладбище так на кладбище, – сказал Сидорчук. – Вы только про дело не забывайте, а то я враз вам напомню.
– Как можно, Егор Тимофеевич! – округлил глаза Ганичкин. – Именно о деле я и пекусь!
– Как хотите, а не верю я вам! – в сердцах сказал Сидорчук и отвернулся. – Делайте, что хотите, раз товарищ Зайцев вам доверяет, но помните, что спуску вам не будет, если напортачите!
– Ваши слова, Егор Тимофеевич, золотом отпечатались в моем сердце! – серьезно ответил Ганичкин.
Через минуту он с тяжелым саквояжем в руках уже шагал тихим переулком, все более удалялся от здания ГПУ, радовался разгорающемуся дню и сирени, цветущей у каждого дома. Мастер сыска вовсе не собирался, как обещал Сидорчуку, селиться в городской гостинице. Делал он это из нескольких соображений. Во-первых, собирался сэкономить, во-вторых, хотел уйти из-под мрачной опеки своего пролетарского командира. В-третьих, адрес, который дал Ганичкину расторопный официант Павел Петрович, выглядел весьма перспективным в плане сближения с преступным миром. При этом Алексей Петрович даже не предполагал, насколько быстро это произойдет.
Улицу Девятьсот пятого года он нашел без труда. Здесь было тихо, зелено и слегка мрачновато. Возможно, оттого, что дальним своим концом улица упиралась в глубокий овраг. Ганичкин остро чувствовал некую недоброжелательность этого места, даже, можно сказать, таинственность. Он предвидел, что оно способно преподнести ему незаурядный сюрприз. Но, в конце концов, экс-ротмистр сам выбрал этот вариант и даже получил под него аванс, не слишком щедрый, но вполне ощутимый. Оставалось прокутить его, чтобы не обманывать ожиданий Сидорчука.
Так, слегка посмеиваясь над своим положением, Ганичкин отыскал дом номер шестнадцать и постучал в окошко. В ответ из дома донесся неразборчивый скрипучий старушечий голос, бормотавший неведомо что. Появление хозяйки растянулось на добрых пять минут, в течение которых Ганичкин вполне успел ознакомиться с расположением дворовых построек.
Кроме самого дома, довольно обширного и содержавшегося в полном порядке, здесь были дровяной сарай, курятник и отхожее место, деликатно прикрытое листвой старых рябин. Дальше шел, как обычно, сад, полный фруктовых деревьев. Цветение уже заканчивалось, и земля была вся усыпана белоснежными лепестками. Зато у фасада под самыми окнами буйно и торжествующе пенилась сирень, носящая в народе название персидской. Через сад вилась тропинка, заканчивающаяся у неприметной калитки в заборе.