Фарватер Чижика
Шрифт:
— Тогда да. Тогда я пас. Купишь инструмент, а тебя же и пристегнут — участвовал в создании преступной группы для извлечения нетрудовых доходов.
— Не думаю, но… Нам и трудовых доходов хватает, — сказала Пантера.
— Нам-то да…
«Медпункт» спел последнюю песенку.
— Концерт окончен, но встреча продолжается! Через двадцать минут — танцы вокруг ёлочки, — объявил товарищ Савтюков.
— Будем танцевать? — спросил я.
— Как Наталья Николаевна. А ты будешь за Пушкина.
— Не понял, причем здесь
— Не при чём. Но с танцами погодим. Позже.
— Позже — это…
— На двадцать третье февраля. Или восьмое марта. Край — Первомай. Хороводы, песни, прыжки через очищающий костёр — всё будет.
Не очень-то и стремился. Я теперь человек зело солидный, да ещё при орденах, мне скакать невместно. Мазурку танцевать, падеспань, танго — другое дело. Но девочки танцевать не хотят, не в форме, а кто кроме них может изобразить пасодобль? Хотя как знать, как знать, возможно, кто-то и может. Не стоит недооценивать каборавчан. Интересно, есть у них курсы бальных танцев?
Я и спросил у Любы.
— Нет, — сказала она, и поправилась: — Пока нет. Весной откроется ставка руководителя студии танца, приедет специалист,
тогда и будет. В кино красиво, я видела.
— В жизни еще лучше, — заверил я её. — Ты в каком классе?
— В десятом.
— И куда думаешь поступать?
— В медицинский, на педиатрический.
— Дело!
Зашёл Женя.
— Для наших выставили угощение, — сказал он.
— Для наших?
— Да, для всех нас. Бурденковцев то есть.
С недавних пор в нашем институте приветствуется самоназвание «бурденковцы». Преемственность. Как «будёновцы» или «чапаевцы». То самое «совершенствование идейно-патриотического воспитания среди контингента учащихся Черноземского медицинского института имени Николая Ниловича Бурденко» на практике.
— Веди! Бурденковцы никогда от угощения не отказываются, — сказала Лиса.
И в самом деле — время! Половина одиннадцатого!
Нас провели в репетиционную — так на табличке. Расставлены столы, угощение простое, деревенское и обильное. Бутерброды шести видов, моченые яблоки, свежие яблоки, соленые грузди, огурцы и помидоры, новогодний салат, нарезанная на маленькие кусочки селёдка, шпроты и сайра.
Спиртного не было.
— Это я постарался, — самодовольно сказал Женя. — До полуночи, сказал, ни-ни.
Правильно сказал. Никаких неприятных происшествий быть не должно! Нет, конфликтов мы не ждём, в Каборановске бурденковцы почти за своих, но, во-первых, «почти» — оно и есть почти, а во-вторых, водка и своих ссорит. Потому и наряды милиции, отсекающие видимо пьяных, и отсутствие водки в магазинах с самого утра, и прочие меры предосторожности. Видно, и тут Андрей Николаевич распорядился.
— А в полночь наши тяпнут по сто, по сто пятьдесят в тесном кругу — и по автобусам. Во избежание. Пусть видят высокую моральную силу студентов-бурденковцев!
— А чего тяпнут-то? — спросила Ольга.
— Дамам вино, джентльменам водка. По бутылке на четверых.
— Поди, «Экстра»?
— Ну да, «Экстра». Нормальная водка. Кстати, Паша сказал, что «Экстра», что была у нас на столе, не та, что в магазине, а из особого цеха. Спирт «Люкс», и всё такое.
— Да ну?
— Божится, что так. Люди видят — начальство пьёт простую водку, значит, не оторвались пока от народа. Такая вот хитрость.
И очень может быть. Леонид Ильич курит сигареты «Новость», по восемнадцать копеек пачка. Дёшево и сердито, по-народному. Чтобы граждане видели и чувствовали: это свой, простой, советский. Но сигареты для него делают из американского сырья: табак, бумага, фильтр.
— Но ты-то пил, как скажешь, хороша водка, нет? — спросила Лиса.
— По мне, так нормальная водка. Я других водок и не знаю толком, я и простые водки пью редко. Не дегустатор. С чем сравнивать-то?
— И не сравнивай! Мы как-то в Ливии спирт разбавленный пили, наши, и немцы всякие, американцы и прочие шведы. Все остались премного довольны. А спирт у них так себе. Хуже советского, — поделился я.
К нам подходили ребята, и девчата тоже подходили. Говорили о пустяках. Из нашей группы были еще Шишкин и Зайцева, остальные с бору по сосенке. Студенческое братство потихоньку расползается. Естественный процесс. Кто-то женился, кто-то и детьми обзавелся, кто-то вообще… Пятый курс — он такой. А на шестом и вовсе всё перемешается. Хирурги направо, гинекологи налево, терапевты стоят смирно. Сеня в гинекологи пойдет, Шишкин в хирурги, остальные сомневаются и думают — где и кем они будут. Или плывут по течению: куда Родина пошлёт. По распределению.
Родина посылает разно. Кого-то близко, в ординатуру или на кафедру, а кого-то и очень далеко.
— Пора плясать и веселиться, — объявил товарищ Савтюков.
И все пошли плясать и веселиться — в вестибюль. Он тут обширный, вестибюль, есть разгуляться где на воле.
Музыкой заведовали местные ребята. Ансамбль «Пряники». И наши медпунктовцы возрадовались — теперь-то и они могут отдохнуть под музыку. Счастье-то, счастье, вот оно, рядом!
Общее веселье. «Шизгара» по-прежнему пользуется успехом. Все скачут, одни мы не скачем.
Пора. Сашка пошел к «Пряникам», поговорил о том, о сём, и махнул рукой — идите, мол.
И мы пошли.
Три дня репетировали. Немного, но мы уже пятый год поём вместе. Научились. А тут девочки захотели спеть на публике. Возникло такое желание. Ну, возникло и возникло. Споём. Девочкам это полезно.
Гитары незнакомые, и, честно говоря, средненькие, но не в струнах дело. Играли вдвоем, я и Сашка. Сашка на басах, я — соло. Бедненько, да, зато голоса не заслоняет. Выбрали две песни. Одну — из «Пустыни», Лорка в переводе Цветаевой. Другую — «Отель Калифорния».