Фарьябский дневник. Дни и ночи Афгана
Шрифт:
Несколько седовласых ветеранов с полным набором серебра и золота на груди держали за плечи молоденького лейтенанта-десантника. Самый видный из них, по стати не ниже генерала, тянул свою дрожащую руку к алеющему на кителе офицера ордену Красного Знамени. Лейтенант тщетно пытался вырваться из цепких рук раскрасневшихся старичков, видя это, толпа подзадоривала «генерала» к более активным действиям. Только когда десантник, поняв, что из плотного окружения ему никак не ему не выбраться, отчаянно прокричал: «Я свой орден кровью заслужил и никому не позволю за него хвататься!», – я наконец-то понял, в чем дело.
– Молокосос! Ты лучше честно скажи, где этот орден взял, – рычал «генерал». – А может, ты его украл? Только не рассказывай нам сказки, что в Афганистане заслужил.
Эти слова, признаться, меня взбесили и, нисколько не задумываясь о возможных последствиях, я кинулся на «генерала». Тот от неожиданности сразу же выпустил орден, который уже успел обхватить своими толстыми потными пальцами. В это время подоспела милиция, и нас развели в разные стороны. Я так и не успел сказать возмущенным ветеранам о том, как мы там афганок щупаем да загораем. А хотелось, ох как хотелось! Хотя они бы меня все равно не поняли, ведь все центральные газеты из номера в номер печатали самые горячие репортажи, обычно заканчивающиеся фразами типа: «… афганские части освободили…», «… подразделения Афганской народной милиции захватили и уничтожили…» и т. д., и т. п. Только вот о нас ни одной строчки, словно советские солдаты там не воевали и не погибали.
В переходе аэропорта неожиданно встретил своего однокурсника по пограничному училищу, старшего лейтенанта Александра Кравцова. Шесть лет не виделись, так что было что вспомнить и о чем рассказать. Оказалось, Кравцов возвращался из одного небольшого уральского городка, куда ему было поручено доставить «груз-200» – цинковый гроб с останками солдата-пограничника, погибшего в Афганистане.
– Чуть не убили меня там! – грустно улыбаясь, признался мне он.
А случилось вот что. Когда гроб, эскортируемый почетным караулом, который для этой цели выделил военкомат, подвозили к дому погибшего, из дверей выскочили уже кем-то предупрежденные родители. Отец сразу же бросился к гробу, начал стучать по железу кулаками, кричать что-то нечленораздельное. Потребовал вскрыть домовину. Ему не разрешили. Тогда он кинулся к дому и вскоре выбежал оттуда с топором в руках, кинулся на солдат почетного караула, и едва не зарубил Кравцова, который попытался остановить несчастного отца. Только вмешательство стоящего наготове милицейского наряда не позволило разыграться новой трагедии.
– Это был первый гроб, который ты сопровождал?
– Да нет, не первый. Я думаю, и не последний. Привык.
Объявили посадку на алма-атинский рейс, и я, обнявшись на прощание с Александром, поспешил к месту регистрации. Ему вскоре предстоял полет в часть, а оттуда вертолетами в Афган. «Пусть минет тебя душманская пуля!» – пожелал я, глядя Сашке вслед.
Отпуск пролетел незаметно. Первые несколько дней после прилета не мог спокойно спать, одолевали афганские кошмарные сны. Даже всуе чувствовал себя напряженно, словно каждую минуту ожидал, что мирные пейзажи Алма-Аты, малышка-дочь, истосковавшаяся жена – все это улетучится, как чудный сон, оставив после себя горькое разочарование и голые афганские сопки с зияющими дырами пещер, из которых в тебя постоянно целится враг.
Глава X
24 апреля 1982 г. Провинция Фарьяб. Районный центр Кайсар
Кайсар – один из самых отдаленных районов провинции Фарьяб. На глазах у любопытствующей афганской публики строим колонну. Через час с небольшим двинемся домой, в свой лагерь. Несколько дней, проведенных в Кайcape, позволили мне понять некоторые особенности жизненного уклада афганских горцев. Впрочем, все по порядку.
20 апреля возвратившись из отпуска на базу, я никого, кроме заставы охранения, там не застал. Оказалось, что основные силы ММГ задействованы в кайсарской операции. Узнав, что через несколько часов туда уходят вертолеты с боеприпасами и продуктами, я напросился с ними. В Кайсар прибыли только к обеду. Прежде чем зайти на посадку, вертолетчики сделали круг над кишлаком. Когда пролетали над неглубокой балкой, прорезающей селение надвое, штурман показал на чернеющие останки сбитого вертолета и со злостью сказал:
– Недавно сбили. Сволочи! Вы их там как следует прижмите, чтобы неповадно было с нами воевать.
– Постараемся, – еще не совсем понимая, о чем идет речь, обещал я.
Завершив круг, вертолеты, словно хищные коршуны, начали пикировать на стоящую в центре кишлака мечеть. Не долетая нескольких сот метров до нее, выровнялись и плавно сели на площади. Разгрузились быстро и вскоре, облегченно взвыв двигателями, резво ушли в поднебесье. Набрав безопасную высоту, винтокрылые машины скрылись за горизонтом.
Подразделения, участвующие в операции, расположились на территории полуразрушенной больницы, построенной, судя по новейшему оборудованию, уже при народной власти. Высокий каменный дувал прекрасно защищал людей и боевую технику от ночных обстрелов душманов.
Больницу наполовину разрушили наши вертолеты во время недавней бомбежки близлежащей базы боевиков. Подоспевшие вслед за этим налетом силы двух ММГ разогнали оставшихся боевиков по горам и теперь помогали, вернее сказать, обеспечивали безопасность работающих в кишлаке работников провинциального комитета НДПА. Афганцы, прибывшие с пограничниками из Меймене, создавали в Кайсаре органы народного управления. Их деятельность постоянно натыкалась на сопротивление горцев. Никто из авторитетов не хотел становиться во главе кишлачного совета, прекрасно понимая, что, как только войска уйдут, власть в улусволи вновь будет в руках богатея, скрывающегося с остатками своих людей в горах. И тогда им не поздоровится. В конце концов сошлись на том, что руководство останется прежнее, в лице кишлачного старейшины.
Когда партийцы начали призывать крестьян к дележу земли, те, наученные горьким опытом прежних разделов, на пустующие пашни больше не зарились. Они боялись мести богатеев.
Представителей провинциальной власти в кишлаке откровенно ненавидели. Все это переносилось и на нас. Мне частенько приходилось слышать, как с кафедры мечети, возвышающейся в нескольких десятках метров от дувала больницы, частенько раздавались грозные слова: «О пророк! Побуждай верующих к сражению. Если будет среди вас двадцать терпеливых, то они победят две сотни». Эти слова из восьмой суры Корана переводил мне молоденький хадовец – сотрудник провинциального отдела госбезопасности.
После таких проповедей, естественно, у истинного мусульманина (а каждый афганец этим званием дорожит больше жизни) руки сами тянутся к оружию, вот почему, несмотря на все наши усилия, обстрелы позиций не прекращались.
После намаза афганцы были особенно возбуждены и, проходя мимо занятой нами больницы, обжигали всех ненавидящими взглядами. Такое поведение кайсарцев вызывало во мне все большее и большее любопытство, и хотя всем в приказном порядке было запрещено даже смотреть в сторону молящихся, интерес перевесил все запреты. В углу дувала, напротив входа в мечеть, возвышалось сооружение, чем-то напоминающее сторожевую вышку, со всех сторон обложенную мешками с песком. Туда-то я незаметно и забрался. Навел мощный двенадцатикратный бинокль внутрь мечети и замер в ожидании.
После призыва муэдзина к молитве селяне начали спешно заполнять священное место. Оставив обувь у входа, они направлялись поближе к кафедре и, расстелив коврики, по знаку муллы начали молитву.
Стоя, подняв руки до уровня плеч, хором повторяют:
– Аллах акбар!
Вложив левую руку в правую, шепотом произносят молитву, после этого склоняются так, чтобы ладони коснулись колен. Выпрямляются и поднимают вверх руки, произнося заклинание, опускаются на коврик, сначала став на колени, затем приложив к полу ладони, и наконец склоняются так, что касаются носом коврика. Распрямляются, не вставая с колен, затем простираются вновь. Так продолжается несколько раз. Во время молитвы мулла, читая нужные суры Корана, доводит молящихся до того, что в конце намаза многие не могут сразу встать на ноги. Очнувшись, вскакивают и, глядя в нашу сторону горящими от ненависти глазами, торопливо расходятся по домам.