Фарьябский дневник. Дни и ночи Афгана
Шрифт:
– К бою! – что было мочи крикнул я, но дежурные расчеты уже открыли ответный огонь. Лагерь ожил в одно мгновение. Тревожную трель пулеметов поддержали басовитые минометы и сердито громыхающие орудия боевых машин пехоты. На развалины покинутого кишлака, откуда прозвучали провокационные выстрелы моджахедов, обрушился шквал огня. Ночной бой кончился так же внезапно, как и начался.
Над долиной зарождался уже новый день. Со стороны походных кухонь, особняком расположенных в неглубоком котловане, доносился щекочущий ноздри запах подгорающей каши.
«Вот черти, – подумал я о поварах, – видно, забыли о своих прямых обязанностях и снова вместе со всеми схватились за автоматы».
И словно в подтверждение этому из-за укрытия выскочили две верткие фигурки и стремглав кинулись к осиротевшим котлам, должно быть, повара тоже своевременно учуяли тревожные сигналы, расплывающиеся от котлов. Убедившись, что дежурные расчеты и охранение лагеря бодро продолжают свою службу, я снова взгромоздился на дувал, с интересом наблюдая за рождением нового дня. Наверное, невозможно сосчитать всех рассветов, которые мне посчастливилось встречать за всю жизнь, но ни один из них не был похож на этот. В сумеречном воздухе еще не выветрился запах пороховой гари, не улеглось возбуждение, вызванное ночным боем, и, наверное, поэтому рассвет я ожидал, как самое желанное событие после бесстрастной ночной темени. Рассвет в горах, словно селевой поток, накапливается где-то за хребтами поднебесных гор, чтобы в следующее мгновение сокрушающей ночь лавиной выплеснуться в долину, заливая солнечным светом самые ее потаенные уголки. Наступил новый день. А каким он будет в моей жизни? Задумавшись, я не заметил, как рядом со мной пристроился Сахиб.
– Как дела? – задал он дежурный вопрос.
– А, это ты, Сахиб! – обрадовался я. – Как видишь, живем, хлеб жуем.
– Получили, гады! Теперь у них надолго отпадет охота обстреливать лагерь, – сказал афганец удовлетворенно.
Обернувшись к Сахибу, чтобы полнее выразить свои чувства к ночным «духам», я в первую минуту опешил.
На перевязи, перекинутой через шею окровавленного бинта, покоится рука, а Сахиб даже не заикнулся о своем ранении. Заметив мой удивленный взгляд, он виновато сказал:
– Вот зацепило немного, – и, стараясь отвести разговор в сторону, продолжал: – Хороший урожай будет.
Достал из кармана колосок и осторожно начал шелушить его в руке. В ладони скопилось несколько зерен. Сахиб, словно священнодействуя, поднес ладонь к губам и резким движением опрокинул содержимое в рот.
– Скоро дехкане жатву начнут. – Он тоскливо окинул взором колосящееся поле, усеянное воронками от снарядов. – Вот покончим с душманами, сниму я свою форму, вместо автомата возьму свой старый серп. Буду жать от зари до зари, пока всем своим существом не почувствую радость свободного труда. – Сахиб мечтательно глядел вдаль на море золотых колосьев у подножия гор.
Прошло не более часа с тех пор, как мы расстались, а кажется, что прошло несколько дней, так прессуется время в период боя. Совсем недавно он рассказывал мне о своей незавидной судьбе, горестно напевал унылую песню, а теперь, раненный вражеской пулей, мечтает о мирной жизни, о мирном труде. Его морщины на лице разглаживались в полете мечтаний, глаза светились негасимым задором. Кажется, что, если бы не перебитое крыло, Сахиб орлом взлетел бы над родными горами и долинами, чтобы с высоты поднебесья окинуть взором копошащихся на земле дехкан и громогласно рассказать им, какая жизнь ожидает их впереди.
Прозвучала команда приготовиться к маршу. Оперативный батальон царандоя оставался на месте, для охраны жителей долины от алчных до чужого добра и зерна, в частности, душманов.
– Прощай, друг, выздоравливай побыстрей, и до скорой встречи, – наскоро попрощался я, крепко пожав на прощание его твердую от мозолей руку.
Встретились мы не скоро. Пришла осень с ее дождями и туманами. Пролетела недолгая, слякотная зима. Дождавшись, пока более или менее просохнут дороги, мы готовились к очередному боевому рейду.
Раннее утро перед операцией было особенно тихим, безмятежным. Раскинувшийся по соседству кишлак медленно просыпался ото сна. В голубоватой дымке мирно курились трубы глинобитных домов. Надрывно кричали ослы. Беззлобно лаяли псы. На склонах близлежащих гор уже вовсю кипела работа. Кто-то из дехкан только начинал пахоту, упираясь всем телом в держаки деревянной сохи, то и дело покрикивая на лениво бредущих волов, а кто-то уже боронил суковатым бревном засеянное поле.
Первые и потому особенно яркие лучи солнца проскользнули в долину, извещая всех и вся о приближении нового дня. И вдруг золотой солнечный поток, разрывая в клочья сонное покрывало уходящей ночи, стремительно наводнил низину, заполнив ее от края до края.
Колона боевых и транспортных машин замерла перед прыжком в заоблачную высь гор, где, по данным разведки, были сосредоточены основные базы душманов. Медленно тянулись минуты ожидания. Отдавались последние распоряжения, отрабатывалось взаимодействия. Наконец прозвучала долгожданная команда «По машинам!», и колона, как единый боевой организм, послушно двинулась по намеченному пути.
В конце долины, у въезда в узкую горловину горного ущелья, я взял на борт машины группу афганских офицеров, проводников и связистов. Старшим группы был Сахиб.
Откровенно говоря, я несказанно обрадовался, когда услышал его голос.
– Я рад, что мы будем сегодня вместе, – улыбаясь, сказал он.
– Я тоже.
Мы молча смотрели по сторонам, провожая взглядом зеленую, тенистую долину. Впереди горные дороги и угрюмые скалы, одинокие путники да палящее солнце над головой.
Вскоре передовой отряд вышел на дорогу, ведущую к перевалу. Десант на всякий случай изготовился к бою. Передний бронетранспортер то и дело останавливался, из его боковых люков выскакивали саперы с миноискателями в руках и медленно прочесывали наиболее подозрительные участки дороги.
Сахиб устроился за командирским сиденьем. Выставив в бойницу ствол автомата, он напряженно всматривался вперед. От однообразия окружающей местности быстро устают глаза, напряжение первых минут движения сменяется усталым равнодушием. Поэтому наблюдатели по бортам и на броне часто меняются. Устав созерцать придорожный кусочек местности, который с трудом просматривался через боковую бойницу, Сахиб положил рядом с собой оружие, закрыл лючок и осмотрелся. Два проводника и связисты мирно дремали на заднем сидении, чувствуя себя в полной безопасности за броней машины. Внезапно бронетранспортер тряхнуло, разбудив мирно дремавших афганцев. Один из них о чем-то спросил у Сахиба.