Фата-Моргана 3 (фантастические рассказы и повести)

Ле Гуин Урсула Кребер

— Ага. А когда мне можно будет в ванну?

— Когда твоя головка снаружи разовьется так же хорошо, как и внутри, маленькая умница. — Она потянулась за чистым бельем. — Не могу понять, почему такой разумный ребенок, как ты, не может научиться лежать на пеленке, как другие дети. Их используют много лет, и, скажу тебе, они отлично сдают экзамен.

Девочка не ответила, она слышала это слишком часто. Она терпеливо ждала, пока ее уложат в детскую кроватку, чистую и сладко пахнущую. Потом одарила мать улыбкой, отчего та подумала о первом золотистом

луче солнца, пронзающем рассветные сумерки. Она вспомнила реакцию Хэнка на цветные снимки их дочурки и вдруг поняла, что уже очень поздно.

— Спи, котик. Когда проснешься, твой папа будет здесь.

— А почему? — спросил четырехлетний разум, ведя заранее проигранное сражение, чтобы не дать заснуть десятимесячному телу.

Маргарет вошла в небольшую кухню и настроила таймер на жаркое. Окинула внимательным взглядом стол, потом вынула из шкафчика одежду: новое платье, новые туфли, новую сорочку, все новое, купленное неделю назад и хранимое до дня прихода телеграммы от Хэнка. Вытащив газету из копировалки, она вошла в ванную и осторожно погрузилась в парящую воду, чтобы насладиться душистым купанием.

Довольно рассеянно она просматривала газету. По крайней мере сегодня не нужно читать сообщения по стране. Зато была статья, написанная генетиком, тем самым. Он утверждал, что мутации множатся несообразно вызывающим их событиям. Для вторичных мутаций было еще рано: даже первые мутанты, рожденные в 1946 и 1947 годах в районе Хиросимы и Нагасаки, были еще слишком молоды, чтобы размножаться. Но мой ребенок нормален. Разумеется, имелось некоторое слабое излучение от ядерных взрывов, вызывающее изменения, но мой ребенок нормален. Не по возрасту развит, но нормален. Если бы обратили больше внимания на первых японских мутантов, стало бы…

Весной 1947 года, когда Хэнк выезжал из Оак Ридж, была такая маленькая заметка в газете: «Всего два или три процента виновных в детоубийстве японцев арестованы и наказаны…» Но МОЙ РЕБЕНОК нормален.

Когда зазвонил звонок, она была одета и причесана, оставалось только осторожно провести по губам помадой. Она бегом бросилась к двери и, прежде чем звонок полностью умолк, впервые за восемнадцать месяцев услышала почти забытый звук открываемого замка.

— Хэнк!

— Мэгги!

А потом слова стали лишними. Столько дней и месяцев, в течение которых копились мелкие дела, столько всего, что она хотела ему рассказать. А теперь просто стояла, вглядываясь в мундир цвета хаки и бледное лицо вошедшего.

Постепенно, по памяти, воссоздавала она его черты. Тот же большой нос, широко расставленные глаза, великолепные кустистые брови, та же длинная челюсть, линия волос еще больше передвинулась со лба назад, те же губы.

А какой бледный… Впрочем, это понятно, ведь он все время был под землей. И какой-то странный из-за потери близости, более чужой. чем кто бы то ни было.

У нее было достаточно времени, чтобы подумать об этом, прежде чем он вытянул руку и коснулся ее, уничтожив пропасть восемнадцати

месяцев. И вновь им нечего было себе сказать. Они были вместе, и пока этого хватало.

— Где ребенок?

— Спит, но скоро проснется.

Спешить было некуда. Их слова звучали банально, как в ежедневном разговоре, словно не было войны и разлуки. Маргарет подняла пальто, которое он бросил на стул у дверей, и старательно повесила в шкаф в прихожей. Затем пошла проверить жаркое, оставив мужа одного, чтобы походил по квартире, вспоминая. Когда вернулась, он стоял у детской кроватки.

Лица его она не видела, да это и не требовалось.

— Думаю, что один раз мы можем ее разбудить. — Маргарет убрала одеяло и подняла с постели белый сверток. Заспанные глаза с трудом открылись.

— Привет! — сказал на пробу Хэнк.

— Привет! — отозвался ребенок громко и уверенно.

Конечно, он уже знал об этом, но услышать самому совсем другое дело.

— Она правда умеет?.. — в восторге он повернулся к Маргарет.

— Конечно, любимый. Но самое важное, что она умеет делать разные милые вещи — порой даже глупые — совсем как другие дети. Смотри, как она ползает! — Маргарет положила ребенка на большую кровать.

Маленькая Генриетта лежала, подозрительно поглядывая на родителей.

— Ползать? — спросила она.

— Вот именно. Твой папочка только что приехал и хочет посмотреть, как ты справляешься.

— Тогда положи меня на животик.

— О, конечно же! — Маргарет послушно перевернула ребенка.

— Что такое? — Голос Хэнка по-прежнему звучал равнодушно, но какая-то нота в нем заставила атмосферу накалиться. — Я думал, что сначала учатся переворачиваться.

— ЭТОТ ребенок, — сказала Маргарет, не замечая напряженности, — этот ребенок делает что-то, если хочет этого.

Отец ЭТОГО ребенка с умилением следил, как головка двигалась вперед, а тело изгибалось дугой, совершая движения поперек кровати.

— Ну и ну, маленькая шельма! — засмеялся он, расслабившись.

— Она похожа на тех, кто бегает в мешках. Уже вытащила ручки из рукавов. — Он взялся за узел внизу спального мешка.

— Я сама, дорогой. — Маргарет попыталась сделать это первой.

— Не глупи, Мэгги. Может, это ТВОЙ первый ребенок, но у меня было пять младших братьев. — Он улыбнулся ей и потянулся к веревочке, которой был завязан рукав. Развязав узел, принялся на ощупь искать ручку.

— По способу ползать, — сурово сказал он ребенку, когда коснулся рукой подвижной выпуклости на плече, — можно подумать, что ты дождевой червь, раз вместо рук и ног пользуешься животиком.

Маргарет стояла рядом, смотрела и улыбалась.

— Подожди, пока она начнет петь, дорогой!

Его правая ладонь перешла с плеча вниз, туда, где, он думал, должна быть ручка. Она передвигалась все дальше и дальше по сильным мышцам, которые сжимались, реагируя на прикосновение. Проведя пальцами обратно, он осторожно развязал узел внизу мешочка.