Фата-Моргана 3 (фантастические рассказы и повести)

Ле Гуин Урсула Кребер

Ее положили на обследование в одну из лучших частных клиник Чикаго. С самого начала лечение грозило стать длительным и дорогостоящим. К счастью, владелец клиники, образованный человек иностранного происхождения, предложил лечить на благотворительные средства. Я был им крайне удивлен. Но все разъяснилось, когда он сказал, что случай этот уникальный и представляет для него особый научный интерес.

Мне повезло, и я нашел комнату в пансионе, расположенном за углом клиники. По просьбе мамы мне вскоре разрешили навещать ее в любое время, когда захочется, даже ночью. Такая свобода действий насторожила

меня как недобрый знак. Я приходил к ней как можно чаще.

Я не мог получить от докторов никакой информации. Казалось, они сердились и раздражались, когда слышали мои вопросы, и под разными предлогами от меня отделывались. Я часто наблюдал, как они входили в комнату и выходили с недоуменными и озадаченными лицами.

— Это очень серьезно, — уклончиво и торопливо отвечали они, — однако скоро мы удалим опухоль и ваша мать поправится.

— Но когда? — задавал я вопрос.

Они только отвечали, что еще не закончены необходимые обследования и анализы.

Были сделаны многочисленные рентгеновские снимки. Мне удалось раздобыть кое-какие сведения относительно них, хотя мне никогда не давали возможности взглянуть самому. Кажется, в одной части опухоли был обнаружен ряд небольших каменистых образований, расположенных неравномерными группами. Рентгеновские снимки также показали развитие двух органов непонятного происхождения. Один из них судорожно подергивался, а затем утихал. Я и сам несколько раз обращал внимание, как опухоль начинала дергаться под покрывалом. Другой орган оставался неподвижным, но постоянно увеличивался, принимая форму груши. Вот и все, что я знал. И не у кого было уточнить подробности.

Для исследований необходимо было взять пробу опухоли. Мне, конечно, не позволили при этом присутствовать. Я ожидал в соседней комнате. На душе у меня было тревожно. Вдруг я вскочил на ноги от пронзительного крика, за которым последовали громкие рыдания. Местного обезболивания, как я узнал, оказалось недостаточно. И они были вынуждены прибегнуть к общему наркозу, чтобы взять пробу.

Опухоль достигла размеров большой дыни. Она спускалась с левой стороны груди к тазовой кости. Она росла столь быстро, что я был просто потрясен. Чем больше она становилась, тем скорее она росла.

Любопытство взяло верх, и я попросил маму показать все мне. Казалось, я глубоко обидел ее. Она не ожидала от меня такого. Пристыженный, я решил, что никогда, ни при каких обстоятельствах не буду с ней об этом говорить.

Дни летели один за другим.

— Когда же они собираются оперировать? Когда? — отчаянно плакала мама. Я пытался выяснить что-нибудь у докторов. Они отвечали, что скоро назначат операцию, но не называли точной даты. Я часто останавливался у дверей лаборатории в надежде услышать хотя бы обрывки разговоров. Но тщетно. В конце концов мне повезло — я увидел главного врача одного в коридоре. Видимо, он был или раздражен, или очень смущен. Он прямо заявил, что не может раскрывать врачебные тайны. Тогда я запротестовал.

— Запомните, — сказал он, — мы делаем все, что в наших силах. И хотя вы ее сын, — добавил он, — будет лучше и для нее, и для вас задавать как можно меньше вопросов.

Теперь я был не на шутку встревожен и начал делать разного рода предположения. Тем не менее при маме я всегда старался казаться

бодрым. Самое невыносимое было видеть тот вечный вопрос в глазах, слышать, как он срывается с губ: «За что? За что?» Еще хуже было, когда она просила оставить ее одну.

— Мне надо поспать… Мне бы не хотелось, чтобы ты видел меня такой.

По-видимому, в действительности ей хотелось, чтобы я остался и утешил ее. Напрасно я прилагал усилия отвлечь ее мысли от болезни.

— Я больше ни о чем не могу думать — все время чувствую боль, постоянно думаю об этом! — жаловалась она, не в состоянии отвести глаз от поднимающейся под покрывалом огромной шишки.

— Но ведь это тебе не поможет, мама. Постарайся думать о чем-нибудь другом, приятном. Попробуй вспоминать прошлое.

— Прошлое? Странно, — с трудом улыбнулась она. — Не так уж долго я здесь нахожусь и все-таки я почти забыла, что значит чувствовать себя хорошо. Теперь мне кажется, что мне всегда было плохо, как сейчас.

Она выгнулась на постели дугой, лицо ее исказилось от частых спазмов.

— Боль пронизывает меня насквозь — до кончиков пальцев на ногах. И потом эта невыносимая тянущая боль. Когда ты появился на свет, я думала, нет ничего хуже схваток. Но это продолжалось только около получаса, как раз когда мы добирались до госпиталя. Это было одно удовольствие по сравнению с этим…

Я содрогнулся.

— Мама, лучше бы ты не делала таких сравнений.

Вскоре опухоль покрыла всю сторону полностью и брюшную полость. Конечно, я сужу об этом по тому, как увеличивается этот огромный нарост под одеялом. Я предполагаю, что он был больше, чем я мог видеть. Сверху он достиг ключицы, а снизу захватывал ткани верхней части ноги. Иногда я видел, как он сам по себе начинал подергиваться и дрожать. Маме так часто вводили морфий и другие обезболивающие препараты, что она с трудом меня узнавала. Когда однажды я зашел ночью, чтобы проведать ее, то услышал стоны и рыдания еще в коридоре. Я тихонько открыл дверь, шепотом поговорил с ночной няней, дежурившей около постели, подождал немного, потом, наконец, ушел.

Однажды, входя в комнату, я столкнулся с главным врачом, выходящим из нее.

— Я скоро поправлюсь! — исступленно воскликнула она. Впервые за все это время я увидел ее счастливой и улыбающейся, несмотря на незатихающие боли. — Меня скоро будут оперировать! Я поправлюсь!

И опять тянулись дни. И опять не было никаких определенных планов относительно операции. Я стал требовать, чтобы назвали точную дату, но мне опять ответили, что следует многое принять во внимание, особенно если учитывать общее состояние пациента. Сможет ли она перенести такую операцию? Кроме того, они заявили, что необходимы дальнейшие обследования и анализы опухоли.

День за днем я видел, как угасает мамина надежда. А опухоль продолжала расти.

Желание увидеть ее своими глазами все больше и больше овладевало мной. Я испытывал отвращение к себе за такое любопытство. Я старался, как мог, изо всех сил, но мне не удалось избавиться от этого желания. Я продолжал удивляться, почему это доктора посоветовали не задавать им вопросы.

— Что же со мной будет? — громко стонала мама, и голова ее металась на подушке. — Ты действительно считаешь, что я когда-нибудь поправлюсь?