Фата-Моргана 3
Шрифт:
Однако опасения оказались беспочвенными. Монсеньор де Симон был мягким, тактичным сановником, глубоко интересующимся жизненным путем молодого монаха.
– А сейчас расскажи мне о встрече с присноблаженным основателем нашего Ордена, – попросил он после нескольких минут разговора.
– Я никогда не утверждал, что он был нашим Блаженным Лейбо…
– Конечно, нет, сын мой. У меня с собой рассказ об этом, полученный из иных источников, и я хочу, чтобы ты его прочел и либо подтвердил, либо уточнил. – Он сделал паузу, чтобы вынуть из дорожного ларца свиток, который затем подал Френсису. – Разумеется,
– Разумеется. То, что случилось, в сущности было очень просто, отче.
Однако уже сама толщина свитка говорила о том, что рассказ, основанный на слухах, не так прост. Брат Френсис читал его с растущим страхом, который вскоре сменился подлинным ужасом.
– Ты побледнел, сын мой, – сказал почтенный священник. – Что-то случилось?
– Это… это… все было совсем не так! – проблеял брат Френсис. – Он сказал мне всего несколько слов. Я видел его всего раз. Он только спросил дорогу к аббатству и постучал по камню, под которым я нашел реликвию.
– И не было небесных хоров?
– О, нет!
– И неправда, что он имел ореол и что ковер из роз покрыл дорогу, которой он удалился?
– Бог свидетель, не было ничего подобного!
– Ну что же, – вздохнул адвокат. – Рассказы путешественников всегда полны преувеличений.
Он выглядел огорченным, поэтому Френсис поспешил извиниться, но священник уже сменил тему, словно та не имела решающего значения для дела.
– Есть иные чудеса, старательно задокументированные, – объяснил он. – Во всяком случае у меня хорошая новость о записках, которые ты нашел. Мы узнали имя жены, умершей до того, как основатель нашего Ордена принял обет.
– Да?
– Да. Ее звали Эмилия.
Несмотря на разочарование, вызванное рассказом брата Френсиса о встрече с паломником, монсеньор де Симон провел пять дней на месте находки. Его сопровождала толпа полных энтузиазма послушников аббатства, вооруженных кирками и лопатами. После обширных раскопок адвокат вернулся с небольшим количеством артефактов и одной вздутой жестяной банкой, содержащей высохшую массу, которая некогда могла быть квашеной капустой.
Перед отъездом монсеньор посетил скриптории и пожелал увидеть сделанную Френсисом копию знаменитой схемы. Молодой монах уверял, что она не стоит внимания такого человека, но показал ее поспешно и руки у него тряслись от возбуждения.
– О, Боже! – воскликнул монсеньор. – Закончи это, брат, закончи!
Френсис с улыбкой взглянул на брата Джериса, а тот быстро отвернулся, и затылок его подозрительно покраснел. На следующее утро Френсис вновь взялся за работу над украшением копии, используя для этого золотую фольгу, гусиные перья, кисти и краски.
А потом прибыл верхом на ослах другой кортеж из Нового Ватикана, с полным набором семинаристов и вооруженных стражников для защиты от разбойников. Во главе их стоял монсеньор с небольшими рогами и торчащими клыками (по крайней мере так уверяли потом несколько послушников), который представился как Адвокат Дьявола, противник канонизации Лейбовича, и заявил, что приехал провести следствие – а может, и определить степень ответственности – по делу
Аббат встретил его вежливо и предложил железную койку в келье с окном, выходящим на юг, извинившись при этом, что гостевых комнат недавно коснулся бич оспы. Монсеньера обслуживала собственная свита, а ел он кашу с травами в трапезной вместе с монахами аббатства.
– Если не ошибаюсь, тебе часто случается падать в обморок, – сказал он брату Френсису, когда пришел этот страшный час. – Сколько членов твоей семьи страдало эпилепсией или безумием?
– Ни одного, экселенц.
– Никакой я не "экселенц"! – рявкнул сановник. – А сейчас мы выжмем из тебя всю правду. – Тон его голоса предполагал, что это будет простая и легкая хирургическая операция, которую уже давно следовало провести.
– Ты слышал, что документы можно искусственно состарить?
Брат Френсис о таком никогда не слышал.
– Ты знаешь, что жену Лейбовича звали Эмилия, а Эмма не является уменьшением от Эмилии?
Этого Френсис не знал, но вспомнил из времен своего детства, что родители его не придавали особого значения тому, как обращаться друг к другу.
– И если присноблаженный Лейбович предпочитал называть ее Эммой, я уверен…
Монсеньор разгневался и атаковал Френсиса оружием семантики, а когда наконец оставил одного, ошеломленный монах терялся в догадках, видел он когда-нибудь какого-то паломника или нет.
Перед-отъездом и этот адвокат пожелал увидеть украшенную копию схемы, но на сей раз руки брата Френсиса дрожали от страха, поскольку мог последовать приказ прекратить дальнейшую работу над любимым проектом. Однако монсеньор только постоял, глядя на документ, с некоторым трудом проглотил слюну и с усилием кивнул.
– У тебя богатое воображение, – признал он, – но все мы уже давно это знаем, не так ли?
Рога монсеньера тут же укоротились на целый дюйм, и в тот же вечер он уехал в Новый Ватикан.
Спокойно уплывали года, покрывая морщинами лица молодых когда-то братьев и серебря их виски. Извечная работа в монастыре продолжалась непрерывно, снабжая внешний мир тонкой струйкой многократно копируемых и заново переписываемых манускриптов. Брат Джерис предложил устроить типографию, но когда аббат спросил его о причинах, нашел лишь один ответ: "Чтобы увеличить объемы выпуска".
– Вот как? И что ты будешь делать со всей этой бумагой в мире, который вполне устраивает общая неграмотность? Продавать селянам на растопку?
Разочарованный брат Джерис только пожал плечами, и скрипторий остался при чернильнице и гусином пере.
Но вот однажды весной, незадолго до Великого Поста, прибыл посланец с радостным известием. Процесс канонизации Лейбовича закончился. Вскоре соберется коллегия кардиналов, и основатель Ордена Альбертинцев будет вписан в святцы. Пока все радовались этой новости, аббат – уже ссохшийся и впавший в детство – вызвал пред очи свои брата Френсиса и прохрипел:
– Его Святейшество требует твоего присутствия во время канонизации Исаака Эдварда Лейбовича. Собирайся в дорогу. – Потом ворчливо добавил: – И не грохнись тут в обморок.