Фата-Моргана 6 (Фантастические рассказы и повести)
Шрифт:
«Элизабет! Помоги мне. Я не ребенок!»
Стуча по полу кулачками, он наконец привлек внимание Элизабет, но, когда указал на стену, знаки уже высохли. Рыдая от бессилия, Фримэн проковылял по клетке к стене и принялся воспроизводить послание. Прежде чем ему удалось завершить создание двух или трех букв, Элизабет обхватила его рукой за талию и вынула из манежа.
Единственное кресло стояло во главе стола в столовой, а рядом был высокий стул. Все еще пытаясь составить членораздельное предложение, Фримэн почувствовал, как его вставили в стул, посадили и повязали шею большим слюнявчиком.
Во время еды
Время было против него. Теперь он спал большую часть дня. В первые часы после пробуждения он чувствовал себя посвежевшим и сильным, но энергия быстро оставляла его, и после каждого приема пищи неодолимая летаргия овладевала им, действуя словно снотворное. Смутно он понимал, что метаморфоза продолжается совершенно бесконтрольно — когда он проснулся, то сумел сесть с большим трудом. Попытка подняться на свои подгибающиеся ножки измотала его через несколько минут.
Он лишился дара речи! Он мог производить только смехотворное похрюкивание либо нечленораздельный лепет. Лежа на спине с бутылочкой теплого молока во рту, он понимал, что теперь его единственной надеждой был Хансон. Рано или поздно он обязательно появится и увидит, что Фримэн исчез, а все следы его существования тщательно прибраны.
Подпертый диванной подушкой, Фримэн сидел на ковре в гостиной и видел, как Элизабет опустошила его письменный стол и унесла вниз книги с полок рядом с камином. В сущности, она была теперь вдовствующей матерью годовалого ребенка, расставшейся с мужем еще в медовый месяц.
Подсознательно она уже приняла на себя эту роль. Когда они выходили на утренние прогулки, — Фримэн, прихваченный ремешками в коляске, с целлулоидным кроликом, гремящим в нескольких дюймах от его носа и доводившим его чуть ли не до сумасшествия, — то встречались со многими людьми, которых он видел раньше, и все они принимали за само собой разумеющееся тот факт, что он — сын Элизабет. Когда они склонялись над коляской, тыча его пальцем в живот, поздравляя Элизабет с тем, что ее ребенок такой большой и так развит, несколько раз заходил разговор о муже Элизабет, и она отвечала, что тот был в длительной командировке. По-видимому, она уже успела позабыть Фримэна, выбросив его из своей головы.
Он понял, как ошибался, когда они возвращались после такой очередной вылазки, которая оказалась его последней прогулкой.
Когда они приблизились к дому, Элизабет вдруг слегка замедлила шаг, покачивая коляску; по-видимому, она была не уверена, стоит ли ей возобновить движение. Кто-то кричал им что-то издалека, и когда Фримэн попытался вспомнить, кому принадлежит этот знакомый голос, Элизабет склонилась над ним и натянула капюшон ему на голову.
Пытаясь освободиться, Фримэн узнал высокую фигуру Хансона, громоздившуюся над коляской; он поигрывал своей шляпой.
— Миссис Фримэн, я пытался дозвониться вам всю неделю. Как вы поживаете?
— Очень
Хансон обошел коляску, с интересом разглядывая Элизабет.
— Что случилось с Чарльзом в субботу? Пришлось отправляться в командировку?
Элизабет кивнула.
— Ему было очень жаль, но случилось что-то важное. Он пробудет в отъезде некоторое время.
«ОНА ЗНАЛА ВСЕ», — автоматически подумал Фримэн.
Хансон заглянул под капюшон:
— Решил прогуляться поутру, паренек? — Он повернулся к Элизабет: — Отличный ребенок. Обожаю сердитых. Сын вашей соседки?
Элизабет покачала головой:
— Сынишка друга Чарльза. Нам пора идти, мистер Хансон.
— Зови меня Роберт. До скорого.
Элизабет улыбнулась, ее лицо снова приняло спокойное выражение.
— Конечно, Роберт.
— Отличный спектакль, — с шаловливой ухмылкой Хансон удалился.
ОНА ЗНАЛА. Потрясенный, Фримэн как можно дальше оттолкнул от себя одеяльце, глядя вслед уходящему Хансону. Один раз тот обернулся, чтобы помахать Элизабет, которая в ответ подняла руку, а затем вкатила коляску в калитку.
Уставившись на Элизабет, Фримэн попытался сесть, в надежде, что она заметит следы гнева на его лице. Но она быстро зарулила коляску на дорожку, расстегнула ремни и вынула Фримэна.
Когда они поднимались по лестнице, он глянул через ее плечо на телефон — тот был отключен. Все это время она знала, что происходит, умело притворяясь, что не замечает его метаморфозы. Она предвидела каждую стадию этой трансформации — соответствующий гардероб подбирался наперед, вот откуда последовательность одеяний все меньшего и меньшего размера. Манеж и кроватка были заказаны для него, а не для ребенка.
Какое-то мгновение Фримэн даже засомневался, а была ли она вообще беременна. Припухлость на лице, раздавшаяся фигура ведь могли быть только его фантазией. Когда она сказала ему, что ждет ребенка, он не мог даже вообразить, что этим ребенком будет он.
Обращаясь с упакованным Фримэном довольно грубо, она положила его в кроватку, устроила под одеяльцем. Он слышал, как она быстро двигается внизу, по-видимому, готовясь к какому-то необычному делу. Почему-то она закрывала окна и двери. Прислушиваясь к этой возне, Фримэн чувствовал, что сильно замерз. Его тельце было спеленуто, как у младенца, массой теплых пеленок, но ему казалось, что его косточки были подобны сосулькам. Странная сонливость снизошла на него, унеся прочь страхи и гнев, и центр его мироощущения переместился от зрения к осязанию. Неяркий дневной свет жалил его в глаза, и когда они закрылись, он очутился в объятиях туманной дремы; нежная кожа его тела взывала о помощи.
Чуть позже он почувствовал, как руки Элизабет сняли с него одеяльца и понесли по коридору. Постепенно его память, хранившая воспоминания о доме и его собственной персоне, начала угасать, и его сморщенное тельце беспомощно прижалось к Элизабет, лежавшей на своей широкой кровати.
С отвращением почувствовав волосы, скребущие его по лицу, он впервые ясно отметил то, что так долго было в тумане. Перед самым концом он неожиданно издал крик радости и изумления, вспомнив забытый мир своего раннего детства.