Фатум. Самые темные века
Шрифт:
Она вошла в сарай, хотела подойти, но Тишка фыркнул, выпустил облако пара, и девушка, вскрикнув, отпрянула. Тут же устыдилась своего страха, хотела подойти, да Корак не дал.
– Уходи! – приказал он.
– Алешенька!
– Слово свое назад беру. Найди себе жениха покраше.
– Что ты говоришь такое? Я тебя сколько ждала, а теперь брошу?
– Не ты меня бросаешь, а я тебя, – жестоко ответил он.
Невеста еще мгновение постояла в дверях и, в отчаянии всплеснув руками, ушла.
«Дурак ты», – сказал Петр.
«И то верно, – согласился Андрей. – Нам пожалел бабу показать, так и себя радости лишил».
Не радости. Сердца он себя лишил.
В груди было пусто и тихо.
Когда гости разошлись, Алексей вернулся в дом.
На улице стемнело. Слабо освещала комнату единственная свеча. Отец сидел за столом, рассматривая руки. Раньше он курил, да табак кончился несколько недель назад. Алексей тяжело опустился на лавку напротив, и отец, не спрашивая, налил ему в стакан вина.
– Ну, как вы тут? – тихо спросил Алексей.
Отец пожевал губами, помедлил. Говорить он не хотел, да и Алексей не предполагал ответ. Спросил лишь потому, что от него ждали вопроса.
– Помаленьку… Скотина жива, слава богам. Сена много заготовили прошлым летом, есть еще на недельку. Как думаешь, сойдет снег?
– А что чародей наш говорит? – ушел от ответа Алексей.
– Митька? – Отец усмехнулся. – Уехал в город к столичным магам за советом. Уже месяц, как нет вестей. Сбежал, сучий хвост.
Алексею постелили в маленькой комнате у печи, как раньше. Скреблись в подполе голодные мыши, завывал за окном ветер, сыпал снег в окна. Словно и не покидал он родительского дома, словно весь прошлый год привиделся в страшном сне. Да только за окном начинается месяц златец. Лето. Хотелось гнать от себя тяжелые мысли, но правда есть правда: лета больше не будет. Как выживать тогда? Скотина передохнет, а за ней и люди?
«Ох, брат, – Иван тяжело вздыхал у плеча, – видал я такое. Наша деревня стояла ближе к границе с зелеными тварями. Как война началась, они на нас мор наслали. Пшеница не родила, трава сохла, вода в колодцах тухла… Хочешь жить – беги отсюда. Уходи на юг, может, у моря зима сошла, уходи сейчас, пока еще можно взять в дорогу еды. Запряги Тишку в сани, он железный, он довезет!»
Иван был прав, но как уговорить своих? Отец с родной земли шагу не ступит. У брата жена на сносях. А Марьяна? Ее семья с ним и говорить не станет.
На соседней лавке спала сестренка. В полумраке Алексей видел лишь очертания маленького тела. Мысли вернулись к мавке. Сколько лет было ей? Была она древним чудовищем, безжалостным и диким, как Великий Лес, или лишь ребенком? Напуганным, затравленным и отчаявшимся? Желала она зла, собирая в него души людей, которых он предал, или просто спасалась как могла?
«Не думай о ней! Тварь себя спасала, ты для нее лукошком стал, ни больше ни меньше!» – проворчал Андрей.
«Ты должен попытаться спасти своих!» – настаивал Илья.
Но Алексей так и не решился поговорить с отцом.
Прошло несколько дней. Припадки больше не повторялись, но по деревне поползли слухи. О нем, о его коне.
«Прокляли мавки Лешку Корака, он и в деревню несчастье принес. И конь его нечистый, черная магия в скотине, попомните наши слова! В деревнях за рекой, говорят, снег тает, а у нас вторую неделю метет. Так и знайте, пока он и его скотина в деревне – не видать нам весны!»
Работать обратно в кузницу Алексея не взяли. Когда-то любимого ученика кузнец встретил неприветливо.
– Давай потом, парень. Не до тебя сейчас.
«Видят боги: это твоя теща языком метет!» – посмеивался Андрей.
«Нужно было слушать Ваньку и бежать, – добавлял Белый. – Того и гляди, придут ко двору с вилами».
«С вилами? Глупость какая», – озвучивал мысли Алексея Макар.
Но Белый оказался прав. Пришли.
День выдался ясный. Солнце заливало двор слепящим светом, серебрился снег, блестел самоцветами иней на деревьях. В такой погожий день люди с вилами казались смешными и нелепыми. Да только у Василисы Маковейки умерли от чахотки дети и муж, ее брат Федор пришел за сестру спросить, потому как сама женщина не в себе была. Назар Сухорукий забил всю скотину, дети голодают. Издохли лошади и корова у Игната Скоробогатова…
– Тварь железную пусть нам отдаст, а сам из деревни убирается.
– Куда же он пойдет, люди добрые?! – плакала мать.
– Молодой, авось, найдет себе место!
«Ответь им! – требовал лейтенант. – Негоже взрослому мужчине за спиной матери стоять».
«Ответь! – вступал Петр. – Они совсем сдурели от голода? Это твой дом, твоя лошадь. С какого перепуга ты должен уходить? И Тишка тут при чем? Боятся, так пусть не подходят!»
«Тишку отдавать нельзя, – соглашался Иван. – Когда совсем плохо станет, только он поможет. Обычные клячи, отощавшие от голода, далеко не вывезут».
«Да что он им скажет? – удивлялся Макар. – Страшно людям, вот и несут ерунду. Кто ж их осудит, когда у них такое горе?»
Стоящие впереди Назар и Игнат попытались оттолкнуть отца и мать, дотянуться до Алексея.
«Бей! – требовал Илья. – Если не дашь отпор сразу, они победят!»
«Не вздумай! Свои же!» – возмущался Макар.
«Ты человек или, верно, лукошко плетеное?! – кричал Андрей. – Ни смелости, ни мозгов, одна береста гнилая!»
«Если тронешь кого, точно изобьют!» – добавлял чей-то трусливый голос, но Алексей уже не понимал чей.
За него вступился отец. Ударил первым, и Игнат завалился спиной на забор. Второй раз ударить отец не успел, на него накинулись Назар и Федор. Отчаявшиеся, они совсем потеряли голову – били старика смертным боем. И тут уже не осталось времени для споров. Алексей драться не умел никогда, но оттолкнул мать, повисшую на локте, и бросился к Федору.
– Убьют тебя, сынок! – заголосила мать.
Но уверенный голос лейтенанта – не в голове, рядом, за правым плечом – отчетливо и громко возразил: