Фатум. Том второй. Голова Горгоны.
Шрифт:
Обходя земляные печи, Луис вспомнил, как готовили ассадо кон куеро, – целое театральное действо: выпотрошенных быков для начала отбили цепами; после чего напичкали доброй арробой35 специй и трав; а уж только затем целиком на ремнях опустили в специальные ямы. Скрывище это мужчины заложили пластами земли в три ладони, а женщины запалили над ними огонь. Костры были разведены трескучие: огненные столбы в шесть ярдов высотой взлетали выше сторожевой вышки, отогнав народ жаром футов на сорок.
Теперь же ямины были пусты, но продолжали дышать печеным мясом и проперченным зноем. Повсюду валялись обглоданные мослы и ребра. Стаи собак, тупеющие от лихорадки нетерпения, хватали их на лету; крошили в сладкую пыль и, рыча и трясясь от жадности, набивали дохлые животы до барабанного звону. Всюду мелькали лоснящиеся от жира лица и локти краснокожих; сыпались подзатыльники и ругань мамаш на нетерпеливые руки и головы детворы, когда раздавалось мясо.
– Хороший праздник – день Святого Хуана!
«Сытый Живот» – окрестила его краснокожая паства. «Что ж, в десятку, – отметил Луис, – индейцы всегда называли дерево деревом, а жабу – жабой».
Капитан и сам испытывал приятную сытость в желудке, в голове изрядно шумели пары золотой текилы с хитрой добавкой тулапбя – кукурузного самогона.
Жидкость решительно годилась для многого, и монахи, зная об этом, поощряли изготовление огненного снадобья. Тулапаем можно было заправлять светильники, отбеливать лен и вымачивать кожи, сводить ржавчину со старых ружей и гнать глистогонное для скота… Эта «беда» годилась на многое, вот только пить ее было нельзя: она прожигала кишки как свинец…
И всё-таки ее пили!
Меж тем багровый цвет неба налился гнетущим пурпуром. За стенами Санта-Инез замигали слабые огоньки хижин. Горы Сан-Рафел с востока виделись в этот час могучими челюстями, сложенными из толщи мрака и тьмы, и лишь западная плоскость базальтовых кряжей пылала спелым гранатом умирающего дня.
«ЕГО не берет свинец…» – против воли, словно под палкой, повторил капитан слова отца Игнасио, чувствуя, как в нем накаливается спираль напряжения. «Ужели это правда, что я слышал от нянек еще ребенком? Легенда о Безумном Vaсero… и его Черных Ангелах?.. Нет, нет! Всё – дурь… не верю, – крутилась в голове единственная мысль, ровно заклинание ото зла. – Правда лишь то, что реально».
Де Аргуэлло грязно выругался, ручеек пота сбежал из-под мышек по ребрам. У него было ощущение, ровно кто-то незримый с высоты созерцал лоскутный половик миссии, брошенный людьми у подножия гор. Луис слышал, как свистел ветер, летящий с вершин Сан-Рафел, и в этом холодном шелесте угадывал свое имя, словно этот кто-то звал его из-за опускающегося завеса ночи…
Думы и чувства стали невыносимы: «К черту! Сегодня же побываю на этих гороховых полях… Посмотрим, чья возьмет!» Решение созрело окончательно и бесповоротно. Он опустил перчатку на ажурную гарду сабли и ощутил, как гневливо-радостно вскипела кровь в жилах, как хрустально прозрачен стал его мозг.
Капитан резко повернулся к оставшемуся за спиной атрио и едва не поскользнулся: под ногами суетливо шурхнула с кучи отбросов крупная, как кошка, крыса.
– Дель Оро! – зычно гаркнул он.
Дважды повторять не пришлось. От собравшихся у костров, ярким светом полыхавших вдоль площади, быст-ро отделилась приземистая фигура. И вскоре в мерцающей темноте Луис разглядел подошедшего волонтера. Глаза его казались глубокими рытвинами, в густых усах запутались крошки лепешек и мяса. Капитан снял перчатку и протянул руку. Ее крепко сжимала шершавая ладонь Сыча.
Луис не случайно окликнул метиса: у этой бестии был особый нерв и зверистая хватка. И если б у него доставало мозгов хоть на толику больше, дель Оро мог бы подняться на ступеньку-другую повыше, чем мелкий толкач награбленного и проводник у королевских волонтеров.
– Колдовской час, дель Оро… Не так ли?
– Мой любимый, сеньор, – на губах Сыча играла улыбка койота. – А что? – Он вдруг разом напрягся, превратившись в кусок стального прута.
– Ты знал Муньоса, торгаша из Сан-Мартина?
– Этого идиота? Что с ним?
– Ничего. – Де Аргуэлло таинственно улыбнулся. – Возьмешь еще двоих и собирайся… Скажешь им: будут меньше чесать языки – каждому по галлону36 мескаля37 из погребов Санта-Инез…
– А куда едем? – голос Рамона треснул, как рвущееся по шву седло.
– Похоже, на тот свет, парень… На охоту за дьяволом… – капитан не спускал пристального взгляда с лица мексиканца.
– А вы веселый человек, сеньор де Аргуэлло, – наконец прохрипел тот. – Решили сыграть в кости с духами, для которых мы сами слепые щенки. Им видно всё, дон, и известно тоже… Клянусь Святым Симеоном, – он перешел на шепот, – они даже знают, что мы сейчас замышляем против них… – Сыч промокнул шерстяным серапе бисер жемчужной испарины, выступившей у него на лбу, и неуверенно бросил: – Так ведь темь на носу, хозяин?
– То-то и оно… Поедем в ночь, приятель, чтоб уж наверняка пощекотать нервы. – Он заглянул в узкие глаза Рамона. – Я что-то не пойму тебя, дель Оро… Ты что же, навалил в штаны? Или перестал любить золото? За шкуру сей твари нам причитается тридцать тысяч!
– Золото! А я вот слышал, что оно от дьявола, сеньор. И что деньги Сатаны пропадают при белом свете, не выдержав Господней благодати…
– Дур-р-ак, – не меняя тона, отбрил капитан. – Зачем дьяволу такое золото, что канет при свете? Ведь только на него он и покупает грешные души таких обезьян, как ты.
«А таких, как ты, белая тварь?.. – закусив злость, по-думал Сыч, но перечить не взялся. – Черт с ним, пожалуй, Сам Господь Бог не властен над золотом… Уж если мне и ложиться в могилу, так богатым!» – заключил он и прохрипел: