Фатум. Том второй. Голова Горгоны.
Шрифт:
– Ну, что ж… доброй охоты, как говорят у нас. Вдруг, да вам повезет: схватите этого пикаро за хвост или ко-пыто…
– Не мне повезет, а нам, дель Оро! – пальцы Луиса впились в плечо волонтера.
– Ладно, хозяин… Покричим ЕГО на болотах или на этих чертовых полях. Может, ОН и взаправду вынырнет к нам со своей головой под мышкой, но тогда, – Сыч привыч-ным движением взялся за короткий мушкет с револьверным восьмизарядным магазином и фитильным запалом, – кто бы он ни был, я буду говорить с ним вот этим потрошителем. И будь я проклят, сделаю приятное его душе на небесах.
– Ну, наконец-то, Рамон, узнаю старину дель Оро. Рад за твои мозги… Ты же знаешь, в этой жизни я больше всего уважаю два голоса: свой и смерти.
* * *
Четверть часа спустя кавалькада из четырех всадников промчалась через атрио за ворота миссии мимо разинувшего рот сержанта Винсенте Аракаи и его солдат. Одуревшие от возлияний кукурузного самогона и отборной картечи ругани сеньора де Аргуэлло, они, обутые в башмаки с длинными, по прадедовской моде, мысами, с аркебузами и гизбрмами в руках с тревогой пялились вослед пронесшимся всадникам.
Трудно припомнить случай, чтобы в доминиканской миссии Санта-Инез аккорды гитар и болтовня затихали постепенно. Веселье бурлило обычно всю ночь, а потом, точно по мановению дирижера, оркестр сумятицы и шума смолкал. На миссию падала тишина, как тяжелая крышка по-греба, и слышались лишь шорохи ночи: всхрап лошадей, танцующих в коррале под тоскливую волчью флейту, по-скрипывание незакрытой двери, плач ребенка, потерявшего материнскую грудь, да усталое бормотание во сне.
Но в эту ночь покоя не было. Не прошло и часу, как сладкие чары Морфея вспороли пронзительные ноты кавалерийской трубы. Кругом слышались взрывы ругани, грохот каблуков и ржание лошадей. По двору быстрым пружинистым шагом шел ротмистр Симон Бернардино. Обрубок его уха воинственно топорщился вверх, впалые щеки вол-нили сухожилия желваков.
– Сержант Аракая! – рявкнул он. – Где, черт возьми, этот жирный хомяк?.. – сухие пальцы теребили темляк сабли.
Откуда-то выбежал перепуганный коррехидор. Он был в надвинутой набекрень шляпе, под мышкой болтались голенища сапог и сабля, в зубах коптила техасская двадцатицентовая трубка.
– Ага! Сержант Аракая! Вовремя, как всегда! – рот-мистр грозно распушил усы. – Я оставлен за командира. Слушайте приказ: выдать двойную норму фуража ло-шадям…
– Вы очень заботливы, команданте! – хрипуче пискнул сержант. – Неплохо было бы позаботиться и о тройной норме для драгун!.. – Глаза его преданно смотрели на сурового ротмистра, живот, казалось, перекатился бочонком в грудь и теперь рвал ее от натуги. Симон Бернардино лишь изумленно покачал головой. Признаться, он не ожидал такой верноподданической прыти.
– Приказы не обсуждаются, сержант! Исполняйте!
– Но команданте! – возмущенно хлопая себя по вставшему на место брюху, возразил коррехидор. – Клянусь Святой Магдалиной, это невозможно! Обед был слишком плотным…
– Молчать, сволочь! Исполнять!
Сержант что-то хрюкнул испуганно и загремел прочь.
– Тревога! Тревога! Что за черт? – полупьяные драгуны бестолково носились по двору; сталкивались, ругались и очумело оглядывались на врата, словно ожидая, что сейчас там появятся полчища воскресшего Монтесумы38.
Посредине атрио у каменного креста, опершись на посох, стоял отец Игнасио и наблюдал за суматохой. Внимание его серых глаз привлек гонец, заботливо накидывающий хлопковую попону на спину запаленного жеребца.
Священник подошел к нему и окликнул вопросом:
– Что-нибудь случилось, сынок?
Солдат стянул с головы шляпу, вытер загорелое, сырое от пота лицо и хмуро кивнул:
– Там, – он устало махнул на север – видели кого-то… Они напали на русских, сожгли мельницу на Славянке39 и ушли на Восток.
– Кто же это?
Гонец лишь пожал плечами:
– Те, с кем они успели познакомиться поближе, болтать не любят. Они мертвы, падре.
– А ты… не знаешь, сын мой… – сдавленно произнес Игнасио, – кожа на их лицах…
Лоб угрюмого курьера треснул в морщинах:
– Она содрана, как перчатки с рук.
Настоятель понимающе кивнул головой и пошел прочь. Знакомый знобящий холод пробежал по его позвоночнику.
Глава 14
Сразу за стенами Санта-Инез футах в трехстах начинался обрыв, вдоль которого занудливо вверх, к скалистой расщелине, тянулась широкая тропа. Всадники оставили за спиной уровень, на котором росла опунция и крючковатая поросль мескитовых кустов, пересекли караванный путь, отмеченный следами фургонных колес на красном известняке.
Было совсем темно, когда Луис вместе с тремя спутниками миновал взгорье, за которым расстилалась долина.
Спускались в долину осторожно, коней не гнали: древняя тропа была всем незнакома, верно, краснокожие проложили ее во времена совсем уж незапамятные. Днем она превосходно открывала обзор то спереди, то сзади, но сейчас…
Дель Оро порол взглядом фиолетовый сумрак неведомого края, о коем изрядно понаслышался в бесконечной тряске через Новое королевство. Небес в этот час как не было: всматривайся не всматривайся в чернявую пелену – один черт, поверху увидишь лишь громоздящиеся горбы холмов, шеренги притихшего леса да хмурые луга, вспеленутые росистым туманом. Сыч втягивал в себя запахи прокаленной солнцем земли, вслушивался в рокот воды, в сухой шепот деревьев, в потрескивание оседающего под копытом коня камня, и чуял шкурой, чуял каждым хрящиком чье-то великое молчание, ожидающее своего часа.
Признаться, его давно манила Калифорния, особенно когда сокровища ее рек и земель всплывали за бортом россказней пилигримов о таинственной и богатой стране. Нынче его пригвоздило бремя настоящей Калифорнии, и больше всего на свете он хотел бы сейчас очутиться за глинобитными стенами Санта-Инез, возле теплого очага с кружкой доброго тулапая в компании крепких драгун.
Они миновали высоченную и одинокую, как перст, скалу, кою трапперы-гринго окрестили «Shit Foot»40, и пересекли Рио-Мангас в верхнем рукаве реки – там, где вода едва достигала коням до бабок. По левому берегу, следуя вниз за течением, они проехали мимо картофельных и кукурузных посадок, оставили с восточной стороны могучий хребет Сан-Рафел и прямиком врезались в сыристую прохладу леса, что к западу от миссии.
Там, впереди, за притихшими стволами дремали гороховые поля. Всадники притомились: тяжелая еда, долгий путь до миссии, и вновь качка в седле, только теперь ночная, с нервами на пределе… Однако остановок они не делали. Капитан был суров и категоричен. Прошло два дол-гих, томительных часа тряски по тропе вверх и вниз, через взгорья и лощину, звенящую многими бродами.
Луис не разрешил запалить даже факел, когда пробирались лесом… В течение последнего часа все четверо чувствовали чье-то незримое присутствие. Никто из них за всё время от ворот миссии не приметил ни краснокожих, ни чиканос, ни даже конского следа, лишь выдутые ветрами камни и ощущение таящейся угрозы враз отрезвило всех. Нервы натянулись, как тетива лука.