Фатум
Шрифт:
– Но я…
– Тсс, – директор поднёс указательный палец к губам. – Мне не нужны оправдания. Теперь у тебя есть только два пути: быть моим верным подданным или… – он сделал небольшую паузу. Алиса заметила лёгкую насмешку, уютно устроившуюся на его тонких губах. Возможно, это всё-таки сновидение, а человек, сидящий перед ней, лишь иллюзия, глупая выдумка? И надо коснуться этой ледяной кожи, чтобы она рассыпалась. Алиса протянула руку…
– отчисление, – продолжил Безуглов. – Такая вот игра на выбывание. Нет ничего сложного: тебе всего-навсего нужно приходить сюда каждый раз, когда я позову. Что же ты выберешь?
Алиса
Миша Андреев нахально размахивал перед девушкой пустой тарелкой из-под супа. Вокруг него собралась группка восхищённых обывателей; они громко обсуждали нелепый вид девочки из 2000-х, но Алиса не разбирала ни слова. Она чувствовала, как дрожит нижняя губа, и боялась, что снова не сдержит слёз, а значит, всё потеряно. Они никогда не забудут, что однажды заставили её плакать. Но смех прекратился: татуированная рука ударила смеющегося человека по лицу. Из носа потекла кровавая струйка. Андреев наградил обидчика торжественным комплиментом из непечатных слов.
– Видок у тебя просто кошмарный, – успел шепнуть девушке Элис, прежде чем получил удар в челюсть. Безумный панк-анархист сплюнул: Андреев выбил ему передний зуб.
– Что здесь происходит?
«Что же ты выберешь?»
Алиса выронила из рук пустой стакан. Она не ошиблась: нахмуренные чёрные брови, густые усы с бородкой под бледными губами, вечно сощуренные глаза, растрёпанные длинные волосы. Алиса невидимой кистью писала на холсте воображения его портрет, собирая целое из частей, как картинку из пазлов. Зачем директор вернулся? Она же видела его спину! Плечо до сих пор горело, когда Алиса вспоминала якобы случайное прикосновение…
– За мной, оба! – Рудольф схватил Элиса за руку и бросил высокомерный презрительный взгляд на Андреева. – Если ты пишешь роман о буллинге, это не значит, что нужно им заниматься.
– Но вы же… – уязвлённый писатель недоговорил, получив от директора красноречивый пинок.
– Чего стоим? Живо за мной!
Внутри меня расцветал розовый куст. Я заботилась о нём и поливала цветы. Но однажды розы увяли. Случился пожар, который оставил после себя лишь горстку пепла. Пыталась посадить ещё раз – тщетно. Больше ничего не цветёт. Впереди только пустота. Затем – агония и жалкое, бесславное превращение в нуль.
– Трогательно, но безыдейно.
– Чистой воды графомания.
– Девушку надо лечить.
– Пусть пишет, только ничего больше не присылает.
Алиса подглядывала за редакторами, которые жестокими словами терзали её несчастную рукопись и собирались устроить торжественные похороны под издевательское чавканье уничтожителя бумаги. Один из критиков, как будто почувствовав на себе взгляд чужака, обернулся. Он смотрел прямо на Алису, уставшую прятаться, но делал вид, что никого не замечает. А она увидела прыщавое
– Один мудрец сказал, что мысль есть стрела, пущенная из лука.
Чёрные остроносые ботинки уверенно застучали по деревянному полу. Алиса сжалась, испугавшись решительного тона, способного пробудить дьявола. Но незнакомец прошёл мимо, задев её плечом, и, казалось, не обратил на бедную графоманку никакого внимания. Девушка перевела взгляд на свои руки и вскрикнула: она на самом деле превратилась в невидимку. Крик растворился в угрюмой тишине, которая даже не повела ухом. Жужжание надоедливой мухи казалось оглушительным в сравнении с человеческим голосом. Никто не слышал и не видел автора осмеянной рукописи, и, если бы не странное чувство стыдливой жалости, Алиса сама бы усомнилась в собственном существовании.
Вошедший человек был в маске из чёрной ткани; он спрятал волосы под капюшоном тёмно-серого плаща, но невидимая наблюдательница знала его имя. Оно сорвалось с губ, повиснув на качелях в воздухе: что-то произошло, и те не вернулись. Продолжили танец над землёй, избегая смертельно опасных прикосновений.
– Кто вы? – спросил человек с веснушками. Он повернулся в профиль, и Алиса внезапно узнала в нём избалованного одногруппника. Но как Миша Андреев смел судить о качестве чьей-то рукописи? Странно, что она приняла этого самоуверенного юнца за серьёзного мужчину.
– Бродяга-философ, – незнакомец в маске повёл плечами. Ледяной ветер щекотал босые ноги Алисы. Девушка обняла себя, надеясь согреться и немного успокоиться. А между тем обняла лишь пустоту.
– Не бойтесь, я услышал запах роз и решил заглянуть на огонёк. В конце концов розовый куст – это только этап.
Рудольф Безуглов снял капюшон: густые чёрные волосы рассыпались по плечам. Он достал из кармана плаща сигару и спички, равнодушно выслушал отказ редакторов и закурил в одиночестве.
«Ещё один графоман», – раздалось в голове Алисы. Сама она ни о чём не думала: это была чужая мысль.
«Кажется, здесь пора открывать психиатрическую клинику», – ещё одна не выпущенная наружу реплика, которую Алиса услышала так отчётливо, как если бы её произнесли вслух.
– Позвольте спасти эту небрежную рукопись от коварного уничтожителя бумаги. – Рудольф опустился на корточки перед машиной, которая замерла в покорном ожидании расправы. Её создали только для того, чтобы разрушать.
– Наверное, тот, кто придумал этот агрегат, мнил себя богом.
Редактор, похожий на Мишу Андреева (девушка, правда, уже начала сомневаться, что это действительно был он) толкнул в бок молчаливого коллегу.
«Не стоит с ним спорить, лучше на всё соглашаться», – услышала Алиса, когда Рудольф Безуглов с беспечным видом принялся топтать сигару ботинком. Поднялся, вытянувшись во весь рост, снова надел капюшон и протянул редактору руку в кожаной перчатке.
– Алиса Лужицкая, – прочитал таким удивлённым голосом, точно никогда раньше не слышал её имя. – Я бы посоветовал этой девушке взять мужской псевдоним.