Фатум
Шрифт:
– Ну чего тебе? – Алиса цокнула языком и резким движением отодвинула татуированную руку. – Думаешь, один такой гений?
Элис многозначительно покачал головой, ткнул пальцем в значок на рюкзаке собеседницы и выставил вперёд левую ногу. Девушка увидела застиранные джинсы, разорванные на коленях, и вопросительно подняла проколотую бровь.
– Куда ты смотришь? Вон сюда смотри, – он показал на широкий карман с логотипом группы «Nirvana».
Алиса снова взглянула на свой значок и хлопнула себя по лбу:
– Значит, соулмейты?
– Угу. Сначала я тебя вообще не замечал. А сегодня почти влюбился, – он договорил последнюю фразу с такой иронической интонацией, что Алиса решила пропустить
– А почему у тебя женский псевдоним?
– Это долгая история. Если хочешь, можем встретиться вечером. Тогда я тебе расскажу. – Элис подмигнул девушке и надел на её руку силиконовый браслет с тремя значками – анархия, любовь и мир. Последний из них, пацифик, немного стёрся, но панк сказал, что в этом нет ничего страшного.
– А ты просто Алиса?
Девушка пожала плечами.
– Когда мне скучно, я меняю псевдонимы. Сейчас я Саманта.
– Не слишком благозвучное имя.
– Это ненадолго.
Элис попрощался с новой знакомой у дверей переполненной столовой, а сам ускользнул в раздевалку за ветровкой.
Как только Алиса осталась в одиночестве, к ней вернулись тревожные, мучительные мысли, и захотелось надеть гигантские наушники, чтобы отключить настойчивый зловещий шёпот у себя в голове. Она остановилась на пороге, не решаясь зайти в столовую, и в то же время не могла развернуться и сбежать. Рудольф заметил её, чуть склонил голову и сделал приглашающий жест. Он высоко поднимал стакан с чаем, как будто держал в руках бокал, и о чём-то увлечённо рассказывал безмолвным и слегка утомлённым слушателям. Марья Семёновна, вахтёрша и по совместительству уборщица «Фатума», вежливо улыбалась, но постоянно оглядывалась по сторонам. Она тщетно искала причину, которая позволила бы ей уйти, и не решалась встать из-за стола первой. Приходилось смиренно ждать окончания затянувшегося монолога, в котором женщина не понимала ни слова. Она никогда не тратила время на бесплодные думы о высоких материях, а просто выполняла то, что от неё требовали. Если кто-нибудь разобьёт стакан – Марья Семёновна встанет, возьмёт веник и соберёт осколки. Но от философских диспутов о контекстах, подтекстах и метатекстах у неё начинала болеть голова. Вторая не менее рассеянная слушательница директора медленно водила вилкой по трещине на тарелке и уклончиво качала головой, когда слышала своё имя. Алиса узнала в этой печальной девушке Тину и невольно перевела взгляд на её руки. Всё те же массивные неудобные браслеты надёжно прятали изуродованные запястья. Тёмные, не поддающиеся маскировке круги под глазами придавали Алевтине ещё более измученный вид. Сколько бессонных ночей она провела в поисках подходящей рифмы?
Алиса подошла ближе и встала в очередь, но аппетит безнадёжно исчез и на еду не хотелось даже смотреть; девушка решила взять кофе и спрятаться в уголке. Рудольф продолжал наблюдать за ней, и от этих коротких косых взглядов колотилось сердце, точно оно было барабаном, а директор – музыкантом. Он держал в руках не только барабанные палочки, но и ключи от лабиринтов и порталов бесчисленного множества художественных миров. Тина отодвинула стул, когда Безуглов коснулся её щеки.
– Ты умница. Горжусь, что у меня есть такие талантливые студентки.
Девушка улыбнулась одними уголками губ и решительно встала.
– Извините, я кое-куда опаздываю. – Тина подхватила поднос и попрощалась с Марьей Семёновной, которая тотчас же последовала её примеру. Женщина напоминала птичку, по случайности угодившую в ловушку, и вот наконец настала торжественная минута, когда клетка распахнулась. Потрясённая и счастливая, она всё-таки вырвалась на волю, но ещё не решалась подниматься слишком высоко к уже чужим и опасным облакам.
– До свидания, – выдавила из себя Марья Семёновна
Рудольф тоже поднялся, подхватив стакан с недопитым чаем, и ненадолго задержался у меню, где стояла прижавшаяся к стене Алиса.
– Нельзя заставлять директора здороваться с тобой первым.
– Здрав… вству… те, – Алиса запуталась в буквах испуганного слова, которое неожиданно оказалось слишком сложным.
Безуглов ничего не сказал, ещё раз взглянул на синие дреды студентки, будто бы нечаянно вздохнул и ушёл, намеренно задев Алисино плечо. Она до сих пор не могла забыть ту ночь…
Голова кружилась с такой чудовищной скоростью, точно превратилась в карусель; девушка не понимала, где находится, она видела только фиолетовые пятна и очертания невесомых вещей. Чья-то рука, показавшаяся ей гигантской, размешивала сахар в чашке. Алиса ненавидела сладкий чай, но хитрый демон заставил её сделать глоток. Девушка поморщилась и хотела выплюнуть, но вместо этого испуганно проглотила, узнав в большеруком демоне директора «Фатума». Морщинки в уголках его глаз продолжали упрямый танец, и от этой улыбки слегка умилённое и одновременно насмешливое лицо делалось по-настоящему страшным. Алиса дёрнулась с места, намереваясь уйти, но голова снова закружилась, резкая боль ударила по затылку невидимым кирпичом. Она прислонилась щекой к углу стола и еле слышно застонала. Если бы девушка превратилась в волка, то завыла бы на придуманную луну, чтобы выпотрошить уставшую душу. Кстати, чай оказался зелёным: Алиса терпеть его не могла.
– Не хочешь – не пей. Я не для этого тебя позвал. – Рудольф выпрямился, сцепил руки за спиной и запрокинул голову. Он так увлечённо разглядывал трещины на потолке, что Алиса невольно подняла глаза. Над головой качалась хрустальная люстра, и последняя оставшаяся в живых лампочка устало освещала маленький кабинет, похожий на кладовую.
– Это сон, – она указала пальцем на люстру.
– Это голова твоя бедовая, – Рудольф снова пододвинул к ней чашку с безобразно зелёным и непростительно сладким чаем. – Только в обморок больше не грохайся.
Алиса опустила голову, которая казалась ей слишком тяжёлым грузом, и сделала отчаянную попытку выпить остывший чай. Она поперхнулась и забрызгала тетрадь Безуглова, на обложке которой небрежным почерком было выведено слово «роман».
– О чём пишете? – Алиса густо покраснела, но попыталась скрыть смущение за беспечным тоном.
Рудольф взял в руки тетрадь, провёл ладонью по однотонной серой обложке и положил на подоконник.
– Это тебя не касается.
Директору надоело играть роль любезного наставника, поперечная морщина на переносице превратилась в толстую линию, глаза ещё сильнее сузились, а на скулах, как одинокие стражники, заходили желваки. Наверное, они оберегали его тщательно скрываемые чувства. Впрочем, Алиса не могла понять, кем был этот суровый, властный человек – отрицательным или положительным персонажем. Но точно главным: второстепенные роли, разумеется, не для него.
– Я хочу уйти… Можно? – Алиса не решалась взглянуть на директора; её пальцы, сжимающие белую чашку, заметно подрагивали. Дракон схватил новую жертву: сможет ли он её отпустить? Или с жестокостью палача расправится с ней, отобрав право даже на последнее слово?
– Я не прощу твоей дерзости, Алиса Лужицкая, – он отчеканил каждое слово, точно сомневался в способности собеседницы правильно воспринимать его реплики.
– Что же я сделала?
– Никто и никогда не спорит с директором. – Рудольф смотрел на Алисины пальцы и водил ручкой по небритому подбородку. Девушка спрятала руки в карманах, и чашка завальсировала на столе, воображая себя балериной, но остановилась, так и не дождавшись аплодисментов.