Фатум
Шрифт:
Макс Летов торжественно поднялся со стула, неодобрительно покосился на Алису, которая громко обсуждала с новой подругой творчество Толстого и Чехова, и подошёл к окну. За пыльной стороной стекла начинался вечер, и небо провалилось в румяные щёки полусонного бога, а девушка подбрасывала смелые реплики, как мячики во время игры в пинг-понг. Она говорила, что восхищается мастером короткой прозы, ведь иногда слова затрудняют понимание идеи. Несколько штрихов – и образ сияет в лучах майского солнца, но всё же многословие Толстого обезоруживает. Ты невольно поддаёшься очарованию длинных историй и уже не пытаешься вырваться на свободу. Читатель становится единым целым с художественным текстом, и по холодной коже вместо мурашек пробегают случайные
– Итак, объявляются результаты второго тура, – он откашлялся (это было необходимой прелюдией к его торжественной речи). – По моему скромному мнению, прекрасно то стихотворение, в котором понятна каждая строчка. И не нужно лезть в словарь, чтобы объяснить смысл какого-нибудь мудрёного слова, – он искоса взглянул на Тину, которая сидела у распахнутого окна, опёршись на подоконник. Капельки пота, похожие на слёзы, блестели на висках. Девушка забрала волосы за уши; каффы с драконами придавали ей сходство с эльфийкой. Как и всегда, она сохраняла серьёзное выражение лица и не позволяла нахальному румянцу выступить на узких скулах. Камешек, брошенный в её сад, замер под ногой задумчивого хозяина: ни одна колкая фраза не собьёт девушку-поэта с намеченного пути.
– Вы можете со мной не согласиться, – продолжал Макс Летов, – но, на мой взгляд, залог успеха – в минимализме. Конечно, работа Алевтины Лысенко заслуживает высоких баллов, но на этот раз жюри отдаёт предпочтение Лаврентию… – критик споткнулся, – Иванову, – растянул гласные так, чтобы было совершенно непонятно, на какой слог он поставил ударение, – в его стихотворении не было лишних метафор. Он написал о том, что на самом деле чувствовал.
Лавр встрепенулся, как испуганная птичка, подался вперёд и застыл с широко открытым ртом и вытаращенными глазами. Саша Ветрова слегка толкнула поэта, надеясь, что это приведёт его в чувство:
– Ну вот! А ты говорил, что он тебя ненавидит!
Лавр встал, сделал шаг по направлению к притихшему Летову, но остановился и пробормотал:
– Не может быть.
Тина даже не повела бровью, когда услышала окончательное решение судей: «Ничья». А Лавр пошатнулся, ощутив внезапную слабость в коленях. На миг ему показалось, что весь этот библиотечный зал с шумными ладонями зрителей сжался до размеров птичьей клетки.
– И последний тур – импровизация. Сейчас я назову случайную тему, – Макс потряс перед зрителями целлофановым пакетом с аккуратно свёрнутыми бумажками, – и дуэлянты попробуют сочинить по строчке стихотворение из трёх-четырёх строф. Но оно не должно быть верлибром…
Алиса оглядывается по сторонам: она не помнит, как оказалась в этом пустынном, пахнущем хлоркой зале, похожем на больничный коридор. Девушка обнимает себя за плечи, но это не помогает ни успокоиться, ни согреться. Полоумный ветер врывается в распахнутое окно, а над головой угрожающе раскачивается люстра. Из шести лампочек горят лишь две, да и те слишком тускло. Одна из них то угасает, то вспыхивает, точно у неё нервный тик. Алиса слышит в голове чей-то хриплый шёпот: незнакомец, путаясь и сбиваясь, говорит о человеке за стеной. Девушка знает: она обязательно должна с ним встретиться, и если этого не произойдёт, то вся вселенная окажется в опасности. Решительно толкает плечом железную дверь без ручки и замочной скважины. Та поддаётся, отзываясь ворчливым скрипом. Кем был загадочный друг (или всё-таки враг), к которому рвётся Алисина душа? Девушка не находит ответа, и только боль дрелью просверливает дыру внутри испуганного сердца. Алиса срывается на бег: она больше не может сопротивляться необъяснимому притяжению. Ей хочется плакать и смеяться одновременно, но больше всего остального – выхватить таинственного союзника (или опасного соперника) из когтистых лап тьмы. Но за дверью оказывается лишь комната-дубликат, где качается от ветра такая же люстра с четырьмя перегоревшими лампочками. На глазах выступают слёзы, но Алиса должна спасти несчастного человека, обнять за плечи и закрыть ему глаза, чтобы не смел бояться. Она уверена: незнакомцу страшно и одиноко и, возможно, даже намного хуже, чем ей самой. Открывает вторую железную дверь и… всё повторяется, как будто кто-то поставил испорченную пластинку, а сам исчез.
Мелодии съедают друг друга, пока не превращаются в неразборчивый шум, а девушка сдаётся. Она падает на колени, и в эту же секунду перегорают две последние лампочки. Пустынную комнату поглощает голодная тьма.
– Да что же это такое? – Алиса срывается на крик, и эхо вторит её страданиям.
– Импровизация, дорогая, – насмешливо отвечает тот, кого она так отчаянно ищет.
Когда на пороге возникает его силуэт, девушка протягивает руку. Хочет что-то сказать, назвать имя, но ещё не знает, сколько в нём будет букв. Кожей ощущает чужое прикосновение – и просыпается.
Алиса поёжилась: вот почему от слова «импровизация» веяло холодным замогильным ветром страха. Впрочем, дуэлянтам досталась гораздо более жизнерадостная тема – лето.
Лавр ещё пару секунд переминался с ноги на ногу и водил указательным пальцем по кончику носа. Наконец, на бескровных губах блеснула слабая улыбка:
Рыжий кусок раскалённого солнца
Тина совершенно не растерялась и сразу же выпалила:
Падает с неба в карман, – и можно было подумать, что эта девушка никогда не теряет самообладания, но Алиса заметила стиснутые кулаки. Всё это время – от начала и до конца словесного поединка – девушка сдерживала себя, пряча от других истинные чувства.
Хитрый июнь воду пьёт из колодца, – продолжил швыряться метафорами Лавр, а ненавистник красивых фраз Макс Летов поморщился. Тина закусила губу, раздумывая над рифмой, и громко, но без особенного воодушевления закончила строфу:
Кровь приливает к вискам.
Алиса вздрогнула от неожиданного прикосновения и хриплого шёпота над ухом:
– Если ты Алиса Лужицкая, то после мероприятия зайди к Безуглову.
Девушка обернулась: охрипший от бесконечных «браво» голос принадлежал куратору с факультета поэзии. Бахрам оглы выставил вперёд ладонь и отрицательно покачал головой, чтобы остановить зарождающийся вопрос. Студентка-прозаик облокотилась на стол. Где-то на самом дне живота оборвалась одна из натянутых струн.
– Ты в порядке? – спросила Саша Ветрова, коснувшись плеча задумчивой подруги.
Алиса кивнула, дождалась паузы между строфами и шёпотом призналась:
– Просто я немного боюсь нашего директора.
Саша Ветрова повела плечами:
– Брр… Это точно. Такой неприятный.
Тина ворвалась в невесёлые мысли девушки очередной метафорой, от которой у Макса Летова запершило в горле.
Рыжий ожог беззаботного лета…
Лавр поправил шёлковый бант на жёлтой кофте и продолжил:
Не бледной коже тоски.
Тина потянула вниз пряди запутанных волос:
Мы собираем в корзинку моменты, – она посмотрела сопернику прямо в глаза, и тот заметно смутился, но всё же овладел собой и растерянно пробормотал:
Вечность деля на куски.
– Я бы никогда так не смогла, – сказала Саша. – Вот почему я и не пишу стихи. Пытаешься не сбить ритм, но из-за этого всё становится каким-то искусственным.
Алиса наклонила голову на бок и сняла с щеки девушки выпавшую ресничку. Подруга залилась краской, а козырёк клетчатого берета снова сполз на глаза.