Фатум
Шрифт:
– Ну ты чего? Поддержи Лавра!
На сцену вышла Тина – всё такая же серьёзная и строгая. Глядя на гордо поднятую голову и идеально прямые плечи, можно было подумать, что эта девушка считает себя единицей среди нулей. Она проводила соперника снисходительным взглядом, а тот ушёл –поникший, сгорбленный и опустошённый. Алиса открыла рот, чтобы сказать юноше слова поддержки, но тот отодвинул стул и отвернулся. Тина коснулась подола платья, поправила полурасплетённые косы и, взглянув на Макса Летова, кивнула:
– Благодарю жюри за внимание, которое вы проявили ко
Макс выпрямился, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и стал обмахиваться руками. Алиса тоже почувствовала, что в зале стало слишком душно, но всё-таки мысленно прокляла критика, заметив его очарованный взгляд.
«А тебя только красивые девушки интересуют?» – написала она, но так и не решилась бросить записку. В конце концов, зачем тратить время на диалог с глупыми людьми? Как и Лавр, непризнанная писательница ненавидела критиков. И почему-то сразу вспомнилось вытянутое лицо директора, который читал чужую рукопись с застывшей ухмылкой на лице.
– Пфф, – Рудольф Валерьевич нахмурился и отбросил тетрадь с таким пренебрежением, словно всё это время держал в руке омерзительное насекомое, – это же графомания!
Алиса опустила глаза; и, хотя эти слова предназначались совершенно другому человеку, она чуть было не разрыдалась посреди занятия. По лицу текли прозрачные слёзы, когда девушка подняла руку и срывающимся голосом задала неожиданный вопрос:
– Значит, графоманам, по вашему мнению, запрещено заниматься творчеством? – Алиса сломала кончик карандаша, которым всё это время обводила знак бесконечности на разлинованном листе.
Именно тогда похожий на самурая человек в деловом чёрном пальто с клочками кошачьей шерсти на воротнике впервые заметил эту бесстрашную студентку. Он забрал длинные растрёпанные волосы в хвост, взял пластиковый стаканчик и сделал шумный глоток.
– А почему бы и нет? – Рудольф Безуглов одарил студентов широкой улыбкой; указательный палец коснулся кончика длинного орлиного носа. Да, директор сразу напомнил Алисе большую хищную птицу – прекрасную, свободную и неисправимо жестокую. Ради поддержания баланса Бог создал существ, которым неведомо сочувствие. – Напомните… как вас зовут, уважаемая?
– Алиса Лужицкая, – девушка выронила измученный карандаш, и он укатился под чужой стул. Рудольф неожиданно встал, выбросил пустой стаканчик из-под кофе в урну, подошёл к студентке и облокотился на её стол. Полминуты смотрел в широко распахнутые глаза девушки, которая почувствовала себя пленницей и была не в силах даже моргнуть, затем наклонился и с видом героя-благодетеля вернул ей карандаш.
– Проблема графомана в том, что он с упрямством убийцы-маньяка охотится за несчастными жертвами и требует от них любви и признания, – улыбка окончательно исчезла с лица Безуглова. Он говорил холодным, жёстким тоном, а его узкие глаза казались теперь ещё меньше.
– Как вы думаете, если маньяк запугал жертву, получит ли он желанную любовь? – скрестил руки и встал за кафедру. Рудольф повернулся к окну: солнце скрывалось за налитыми свинцом скорбными тучами.
– Разумеется, из любого правила есть свои исключения, – Рудольф вытянул сцепленные в замок пальцы, расслабил и опустил руки. – Например, стокгольмский синдром. Но, согласитесь, милая Алиса, это ведь болезнь, – он сел на стул, положив одну ногу на другую.
– Я вас поняла, – тихо сказала девушка. – Вы считаете, что графоманам нужно сидеть и не высовываться, – нижняя губа Алисы заметно дрожала. Она прикрыла рот рукой.
– Заметьте, я выразился более… метафорично, – деликатно напомнил директор.
– Ваши метафоры не спасают, – отрезала студентка, и её глаза блеснули – казалось, они могут испепелить всю планету и не оставить ничего, кроме горстки праха.
Рудольф Безуглов развёл руками: пора прекратить этот затянувшийся разговор и перейти к лекции о нарратологии.
– Тогда скажу просто и понятно: пока графоман молчит – мир в безопасности.
Алиса зажмурилась, пытаясь прогнать неприятное воспоминание; Тина читала, прикрыв глаза, совершенно другим голосом – неожиданно мягким, напевным. Кажется, будто ты плывёшь в лодке, слушаешь крики чаек и подчиняешься неторопливому ритму, а течение относит тебя на несколько эпох назад.
Мы бросили жребий легко и бесстрашно,
И в эту минуту погиб Фаэтон,
Земли не коснувшись, мы строили башню
Из кости слоновой. За ней – Рубикон.
Алиса заметила, с каким вниманием Лавр вслушивался в каждое слово соперницы, и ловил взглядом её жесты. Что это: зависть или искреннее восхищение?
Но даже не думай туда возвращаться,
Откуда однажды с надеждой сбежал,
И дай обещание: не появляться,
Люблю, но не жду
(Неизбежный финал).
В кого она так отчаянно влюблена?
– Такая красивая, – шепнула Саша. Подруга покачала головой.
– Это точно. Выглядит как богиня, которая родилась из морской пены.
– Интересное сравнение.
– Да нет, самое обыкновенное, – махнула рукой Алиса.
А потом лирическая героиня попрощалась с возлюбленным, предчувствуя крушение хрупкой башни из слоновой кости. Он исчез, а девушка так и осталась стоять на пороге неизбежного финала.
В середине стихотворения Тина открыла глаза, но её взгляд скользил мимо слушателей, словно между поэтом и толпой выросла нерушимая стена. Но когда всё закончилось и в зале послышались чьи-то восхищённые реплики, а Бахрам Оглы неожиданно для самого себя закричал «браво», девушка обернулась к сопернику. Дуэлянты несколько секунд разглядывали друг друга так, точно встретились впервые. Казалось, вот-вот случится примирительное рукопожатие, но Тина повернулась к поэту спиной и зашагала к противоположному углу стола.