Фатум
Шрифт:
– Вообще-то, я пишу комиксы, – улыбнулась Саша, но тотчас же отвернулась. – И мне понравился твой стиль, поэтому…
Лавр не дослушал робкое объяснение: один из критиков взял микрофон и поприветствовал публику. Он поправил небрежно наброшенный на плечи длинный серый шарф, спрятал левую руку в карманах широких брюк и, тряхнув кудрявой головой, огласил долгожданные результаты:
– В первом туре желанные пять баллов, – он снова вытащил из кармана руку и показал зрителям пять пальцев, – получает Алевтина Лысенко, – критик ненадолго отложил микрофон и с таким важным видом слушал аплодисменты, словно они предназначались не победительнице,
Тина сидела в углу, приложив сложенные ладони ко рту. Она даже не подняла головы, когда услышала результаты, зато Лавр заметно побледнел, и Алиса увидела, как подрагивает его нижняя губа.
– Не переживай, – шепнула девушка. – Это всего лишь первый тур.
Поэт покачал головой и указал на критика, который в ту же минуту встретился с ним взглядом и с высокомерной вежливостью улыбнулся. Правда, эта улыбка вышла неправдоподобной и какой-то кривой, как будто у юноши атрофировалась одна сторона лица.
– А это всего лишь Макс Летов. И он меня ненавидит.
Юноша-скептик достал из сумки очки в фиолетовой оправе, надел (они почти сразу сползли на нос) и взял исписанный бумажный лист.
– А у Лаврентия… Лаврентия Иванова, – Макс, разумеется, сделал ошибку в постановке ударения, – два… о нет, прошу прощения! Три балла! – и критик похлопал по корпусу микрофона, но никто не поддержал его одинокие фальшивые аплодисменты.
– А теперь я всё объясню.
Летов положил лист бумаги на стол и нахмурился, принявшись собирать невидимые волосы с широкой коричневой рубахи.
– Кажется, он любит одежду большого размера, – заметила Саша.
Алиса взяла в руки бумажного журавлика и сделала вид, что хочет кинуть его прямо в самодовольного критика.
– Тоже возьмёшь этого идиота в свой комикс?
Макс бросил на девушек внезапный раздражённый взгляд и приложил указательный палец к губам.
– Я понимаю, конечно, что писатели слишком эмоциональны… Но сейчас я попрошу тишины, – критик взлохматил тёмные кудри и, немного подождав, продолжил:
– К сожалению, на наш взгляд, Лавр выбрал не слишком подходящее произведение. Оно… как бы это сказать, – Летов запнулся и радостно подхватил подсказанное коллегой слово, – программное. В школе изучают. И немного поднадоело уже, вы согласны? А вот Тина сделала более удачный выбор. Ахматова… Думаю, ей очень подходят тексты этой поэтессы.
Алевтина поморщилась, услышав кощунственное слово «поэтесса». Для девушки оно значило почти то же самое, что «графоманка».
– Также мы отметили Тинину эмоциональность, – самоуверенным тоном добавил Макс. Он снова посмотрел на помрачневшее лицо Лавра, сочувственно развёл руками и, наконец, передал ему микрофон.
Поэт улыбнулся – так, точно происходящее никоим образом его не касалось. Глаза блестели, и едва ли от слёз; Лавр знал, ради чего продолжает бороться. Он всей душой ненавидел критиков, но даже под их давлением не мог изменить мечте. Юноша взял в руки микрофон, не глядя на самодовольное лицо недруга.
– Это стихотворение я написал полгода назад. Сразу предупреждаю: оно не всем нравится. А впрочем, в любую эпоху люди стремились изгнать бабочку из поэтиного сердца. Буду рад, если найдётся хотя бы один человек, который выслушает мою исповедь и поддержит её искренними аплодисментами.
Крылья в ремонте, моя дорогая,
Знаешь, быть может, уже не починят,
Жить научусь, как и все, не летая,
Кто я и где мне остаться отныне?
Алиса покачала головой. Да, больше половины своей жизни люди лишь существуют, даже не подозревая о сломанных крыльях. Но ремонт, как и всё на свете, однажды заканчивается, и иногда, благодаря качественной работе, крылья становятся ещё более крепкими. Попробуешь – и можешь взлететь так высоко, как никогда прежде. Но люди редко возвращаются за ними, и чаще всего даже не могут вспомнить, в какой ремонтной мастерской их оставили.
Девушка перевела взгляд на Макса Летова. Он беспечно раскачивался на стуле и болтал ногами в зелёных кроссовках с ярко-жёлтыми шнурками. Наконец, замер в неслучившемся полёте, коснулся взлохмаченных кудрей, точно желая проверить, на месте они или нет, и опёрся щекой на руку. Не защищённый от падений стул опустился на пол с предательски громким стуком. Лавр впал в полуминутное оцепенение, забыв следующую строфу, но Макс нисколько не смутился и даже не покраснел. Поэт потёр шею сзади и тихо рассмеялся; на лбу выступила испарина. Когда юноша читал стихи, он исчезал для пространства здесь-и-сейчас и погружался в только что созданный новый мир, но любой случайный звук извне мог заставить его вернуться. И нужно было снова отыскать потерянную микровселенную и нырнуть, чтобы продолжать чувствовать слова каждой мурашкой на теле.
Алиса испортила одного журавлика, расправила бумагу, черкнула пару раздражённых строк, скомкала и улучив удобный момент, кинула скучающему критику. Он поймал комок, словно знал заранее и ждал; развернул записку и бросил красноречивый взгляд на Алису. В нём не было ожидаемого раздражения, а на лице не появилось кривой ухмылки; Макс только слегка приподнял брови и скрестил руки. При этом юноша продолжал разглядывать багровую от возмущения незнакомку, и она отвернулась, приложив ладони к горячим щекам. А Лавр успел вспомнить слова и нырнуть в ту самую пучину, где зародилась его первая строка:
Лишь бы обнять твои хрупкие плечи,
Шёпотом славить уснувшее солнце,
Мне бы дождаться коротенькой встречи,
Только не стать для тебя незнакомцем.
Алиса невольно вздрогнула: чей-то бумажный ком прилетел ей прямо в затылок. Она сощурилась и сжала записку в кулаке. Кажется, этот надменный критик нарывается на следующую словесную дуэль, а девушка слишком хорошо владеет оружием, чтобы позволить себе проиграть.
Её некрасивый пляшущий почерк (слова глядят в разные стороны, готовясь растерзать друг друга):
«Тебе не стыдно?»
Его мелкий, но неожиданно аккуратный:
«Литературным критикам, к несчастью, нередко приходится копаться в мусоре. Но я этого не стыжусь».
Нахальный постскриптум написан крупными печатными буквами:
«МАКИЯЖ ПОПРАВЬ – ТУШЬ РАСТЕКЛАСЬ».
«И кого это он назвал мусором?» – Алиса поджала губы. Унижение коллеги по перу она восприняла как личное оскорбление. Девушка достала из кожаной сумки зеркальце в ту самую минуту, когда раздались звонкие аплодисменты. Саша толкнула подругу в бок: