Фатум
Шрифт:
Рудольф Безуглов не изменяется в лице, не сжимает кулаки, не выдавливает из себя улыбку и не прячется в футляр. Не моргнув глазом, он отвечает – так же торопливо, как и прокурор:
– Я поехал в больницу к старшему брату. В тот вечер у него случился инсульт.
– Ваша честь, могу это подтвердить! – адвокат Егоров снова вскакивает с места, обеспокоенный тем, что алиби подзащитного может быть подвергнуто сомнению.
– Брат подсудимого попал в автомобильную аварию полгода назад. После этого у него начались серьёзные проблемы со здоровьем. 19 июля в пять часов вечера Рудольф Валерьевич разговаривал по телефону
– Адвокат Егоров, суд благодарит вас за такое важное дополнение. Прокурор Лобанова, имеются ли ещё вопросы к подсудимому?
Эффектная дама отрицательно качает головой.
– У стороны обвинения пока нет вопросов к Рудольфу Валерьевичу.
Сейчас начнётся самая интересная часть. Чувствую, что публика уже успела заскучать и требует хлеба и зрелищ. Даже представить не могу, как поведут себя свидетели: кто из них окажется безрассудным правдорубом, а кто ударит острым ножом в спину?
Первым, конечно же, выступит он: растерянный мужчина с густыми бакенбардами и печальным взглядом. Большие глаза за толстыми стёклами очков и плотно сжатые губы придают свидетелю виноватый и скорбный вид. Он теребит воротник чёрной водолазки и беспомощно озирается по сторонам, точно пытается кого-то найти. Проводит по зачёсанным назад волосам и прячет руки в карманах тёмно-синих джинсов.
– Свидетель Вьюшин Алексей Михайлович, куратор Алисы Лужицкой, – отчеканивает секретарь. Мужчина приветствует суд лёгким кивком.
– Уважаемый свидетель, суд предупреждает вас об уголовной ответственности за дачу ложных показаний и отказ от дачи показаний по статьям 307 и 306 Уголовного кодекса Российской Федерации.
Тяжёлый вздох вырывается из груди измученного куратора. Наверное, бедняга провёл бессонную ночь: никогда раньше у него не было таких гигантских тёмных кругов под глазами. Если бы я впервые увидела Алексея Михайловича, то предположила бы, что он находится под действием психотропных веществ. Но я слишком хорошо его знаю, поэтому могу с уверенностью отбросить подобные догадки.
Свидетель говорит так неразборчиво, словно захлёбывается собственными словами. Судья время от времени останавливает мужчину и просит повторить отдельные фразы.
– Расскажите, пожалуйста, что вы знаете о семье Алисы Лужицкой? Вы же, как куратор, занимаетесь сбором таких данных?
Алексей Михайлович кивает. Он выглядит растерянным и, кажется, совершенно не умеет улыбаться.
– Да, конечно… На самом деле Алиса воспитывалась в детдоме. Мне известно, что мать-одиночка бросила девочку, потому что не могла её прокормить. Также я знаю, что эта женщина впоследствии скончалась в тюрьме. Бабушка Алёна Ивановна нашла внучку всего полгода назад.
– Сколько лет было Алисе, когда она оказалась в детском доме?
– Двенадцать. Но дело в том, что девочка потеряла память. Она не могла вспомнить даже собственное имя. Очень страшная ситуация…
Свидетель вздыхает, горбится, достаёт из кармана платок и вытирает лицо. Не понимаю, зачем они вообще
Прокурор Лобанова будто бы впадает в оцепенение, она не смотрит на свидетеля и стучит подушечками пальцев по обшарпанному столу. Наконец, поднимает голову, откидывает волосы и задаёт очередной странный вопрос:
– А как бы вы охарактеризовали Алису? Какой она была как… личность?
Куратор Вьюшин хмурится, касается шеи и держит руки перед собой точно щит.
– Алиса – сложный ребёнок. Но она так старалась остаться хорошим человеком… Знаете, у неё всегда можно было попросить помощи. Такая неравнодушная… Я даже предлагал ей быть старостой группы, правда, она отказалась… Я согласен с тем, что эта девушка была немного замкнутой и неуверенной в себе. Но я поверить не могу, что она могла совершить самоубийство, – бросает испепеляющий взгляд на директора «Фатума». Тот едва заметно усмехается, и этот безмолвный ответ заставляет свидетеля крепко сжать кулаки.
– Этот мерзавец убил её! – вдруг выкрикивает Вьюшин. Его лицо багровеет от наконец-то выпущенного наружу гнева.
– Не делайте поспешных выводов! – машет руками обеспокоенный судья. – Говорите по существу!
И мне почему-то вспоминается герой Салтыкова-Щедрина – Органчик, который умел произносить лишь две фразы: «Не потерплю» и «Разорю». Я чуть было не рассмеялась в голос! Но в эту минуту ловлю на себе возмущённый взгляд внимательного зрителя и сползаю на самый краешек стула, ещё сильнее натягивая капюшон на глаза.
– Алексей Михайлович, скажите, а Алиса была хорошей ученицей? Вы бы, например, могли назвать её талантливой?
Вьюшин качает головой.
– Конечно. Она должна была стать известной писательницей. Я в это верил, и мне так жаль… Вы знаете, я чувствую себя виноватым за то, что не сумел помочь бедняжке…
– Ваша честь, – прокурор Лобанова безжалостно обрывает зарождающийся монолог и достаёт из спортивной чёрной сумки ученический дневник. – В качестве доказательств свидетель предоставил последний дневник девушки. И мы можем заметить, что преподаватели школы довольно часто хвалили Алису, – она шелестит хрустящими страницами. – Молодец! Умница! Очень хорошая работа! Интересный проект! Благодарность за активное участие в дебатах! – прокурор обводит присутствующих внимательным и весьма самодовольным взглядом. – Все эти комментарии позволяют сделать вывод, что Алиса Лужицкая действительно добросовестно относилась к учёбе. Думаю, школа «Фатум» многое для неё значила.
– Ваша честь! – Юрий Михайлович вскакивает с места и трясёт перед напряжёнными зрителями ещё одним ученическим дневником.
– Это прошлогодний дневник Алисы, и здесь всё диаметрально противоположно! – снова шелестят страницы. – Громко разговаривает на уроке! Не расстаётся с телефоном! Взяла вещи и ушла посреди занятия! Грубо отвечала преподавателю! – он смотрит на прокурора Лобанову, наверняка чувствуя себя победителем. Думаю, адвокат всеми силами стремится произвести впечатление на бывшую жену и одержать над ней верх, а Безуглов – лишь пешка в этой опасной игре. – Что вы на это скажете, свидетель? Как я понимаю, речь идёт об одной и той же ученице?