Фау-2. Сверхоружие Третьего рейха. 1930–1945
Шрифт:
Тем не менее летом 1944 года перед нами встал важный вопрос: использовать ли чувствительный детонатор и смириться с потерей 30 процентов ракет от взрывов их в воздухе или же пустить в ход менее чувствительный взрыватель, который не будет в такой степени реагировать на сотрясение, когда ракета рассыплется в полете. В сотнях случаев мы убеждались, что боеголовка и примыкающий к ней приборный отсек после развала ракеты летели сами по себе и неповрежденными достигали земли. Если мы применим не столь чувствительные взрыватели, то можем рассчитывать, что даже с этими 30 процентами непродуктивных потерь в воздухе сможем добиться определенного эффекта.
Время поджимало, и терпение высших
Эти вопросы держали нас в напряжении всю первую половину 1944 года. Разные мнения ожесточенно противостояли друг другу, нервы были натянуты до предела. Производство на «Миттельверк» должно было то и дело прерываться, когда на эксперименты уходила очередная серия ракет с модификациями. И пока они не проходили испытания, производство останавливалось.
Высшие чины рейха требовали массового выпуска продукции. И теперь нам приходилось напрягать все силы, чтобы компенсировать их небрежение в прошлые годы. Так что волей-неволей приходилось идти на многие компромиссы, которые были неприемлемы для нас как для создателей ракет дальнего радиуса действия. И нам приходилось отсылать на фронт ракеты далеко не в том виде, в каком они должны были быть, ракеты, не обладающие точностью и эффективностью, хотя мы годами старались избавить их от этих недостатков, – оружие, которое, несмотря на свой технический уровень, не соответствовало своему назначению.
Глава 24
Полет в космос
В Хейделагере шли практические стрельбы.
Вот уже несколько недель батарея 444 проводила запуски с бревенчатой платформы, расположенной на прогалине, которая углом вдавалась в лес. Раскаленные газовые струи сдирали кору с елей на высоте в несколько метров. Ожоги на стволах говорили, сколько было запущено ракет. Из смертельных ран уцелевших деревьев сочились блестящие натеки смолы. Эта мрачная картина дополнялась зрелищем остатков нескольких огромных ракет, которые рушились обратно и взрывались.
Мы вели наблюдение, стоя на низком холме примерно в 270 метрах от маленького каменного домика и ветхой конюшни. Стартовала первая ракета. Солнце светило нам в спину, и его лучи освещали темно-зеленую маскировочную раскраску ракеты, за которой тянулся длинный огненный хвост выхлопа, когда она вертикально поднималась над черной стеной леса. В воздухе стоял громовой гул.
Я пристально рассматривал ракету в бинокль, следя за ее стремительным подъемом. Не начнет ли она сейчас отклоняться? Ее корпус лишь чуть отклонился от линии полета к цели. Она поднималась все выше и выше. Высоко в небе колыхались клочки белых облачков.
Ракета едва успела миновать их, когда я кое– что заметил. Я никогда раньше не видел, чтобы корпус ракеты вдруг покрывался словно сахарной ледяной пудрой. Она ярко блестела в слепящих лучах солнца. Когда ракета проходила сквозь теплые и влажные слои воздуха, на ее корпусе образовалась влага, которая и заиндевела в холодных слоях воздуха. Изморозь исчезла так же внезапно, как и появилась.
Ракета продолжала идти вверх.
Она поднялась примерно на 50 километров выше, чем ее предшественники. Сколько ценной информации она могла бы доставить на землю! Хвост испарений извивался зигзагами, в долю мгновения сообщая о направлении и скорости движения воздушных потоков в различных слоях атмосферы – одно это было достойно внимательного изучения.
И сколько ценнейшего опыта могло бы получить человечество, когда ракета поднималась в почти
Еще задолго до войны мы рассматривали наши ракеты как возможное средство изучения верхних слоев атмосферы. Мы связались с профессором Регенером из Штутгарта, надеясь, что он в сотрудничестве с нами займется изучением космической радиации на больших высотах. Метеорологи армии и авиации сконструировали и создали записывающую аппаратуру, которую можно было спускать на парашютах. Они постоянно интересовались у нас о возможностях проведения экспериментов с помощью наших ракет. Нам приходилось им отказывать. Ракеты были нам нужны все до единой – перед нами стояла цель справиться с собственными техническими трудностями. Нам казалось, что в военное время использование ракет на передовой линии более важно, чем исследования, какими бы важными и интересными они ни были с научной точки зрения. Я был полон твердой решимости использовать для этих целей наши ракеты после войны, но в данный момент стремительное развитие событий не оставляло мне времени, чтобы мечтать о будущем.
Час спустя батарея запустила вторую ракету.
Нас продолжали беспокоить осложнения с рулевым механизмом. Уже дважды ракеты, едва поднявшись на несколько метров, теряли управление и рушились в лес неподалеку. Слава богу, пока они летели не в нашу сторону.
Я побывал на огневой позиции, понаблюдал за последними приготовлениями к старту, поднялся на площадку выдвижной стрелы передвижного лафета «мейлервагена», поговорил с командой и проверил состояние клапанов сброса. По хронометру я засек время, необходимое для полной заправки топливных емкостей и приведения ракеты в готовность. Теперь время заправки занимало всего двенадцать минут.
На опушке леса была отрыта узкая щель, из которой была хорошо видна ракета, вертикально стоящая на стартовом столе, а тот располагался на узкой лесной тропинке примерно в 670 метрах от нас. Я решил остаться в щели, чтобы еще раз понаблюдать за всеми подробностями запуска.
По пути сюда я обсудил с членами команды испытателей несколько последних случаев отказа системы зажигания. Время, как это всегда бывает перед запуском, казалось, остановилось. Пока мы прохаживались между стартовой позицией и наблюдательным пунктом, ракета была подготовлена к старту. Прозвучал приказ к запуску. Я не успевал добраться до щели.