Фаворит. Том 1. Его императрица

Пикуль Валентин Саввич

Нарышкин за Ригою сознался Дидро:

– - Давным-давно я этой же дорогой вез из-за границы маленькую принцессу Фике с ее матерью, а теперь везу вас к этой девочке, ставшей великой императрицей.

– - Вы, наверное, хорошо ее знаете?

– - А кто ее хорошо знает?
– - резко отвечал камергер.
– - Но смею заверить вас, что не было в мире актрисы более гениальной.

– - Говорят, ей сильно докучают разные самозванцы?

– - О нет! Екатерина -- не леди Макбет...

Когда Дидро спрашивали о цели его визита в Петербург, он отвечал, что не имеет иной цели, кроме желания отблагодарить императрицу за поддержку в издании его Энциклопедии. В пути он дважды перемог

болезни, приехав в русскую столицу поздней осенью. Нарышкин от чистого сердца предложил ученому остановиться в его доме. Но Дидро не хотел обидеть Этьена Фальконе, еще раньше предложившего ему свое гостеприимство:

– - Мы ведь с ним старые друзья, еще по Парижу...

Однако скульптор, едва завидев на пороге своей мастерской парижского друга, сразу же раскричался:

– - Зачем вы впутали меня в политические дрязги? Я приехал в Россию только работать, а не заниматься хлопотами императрицы, которая спит и видит, как бы уничтожить на кострах скандальную книжку этого проходимца Рюльера...

Дидро стало не по себе. И он даже испугался, увидев над собой вздернутые копыта жеребца... Фальконе небрежно пояснил:

– - Это еще заготовка: всадник пока не медный, глиняный...

В приюте ученому мастер отказал очень резко, и больной энциклопедист был растерян. Он спросил Фальконе:

– - Но я не много и прошу -- только постель.

– - Нет у меня постели. Ваша постель уже занята.

– - Может, вы женились на своей ученице Колло?

– - Хуже!
– - воскликнул Фальконе, чуть не плача.
– - Ко мне приехал мой шалопай-сын и женился на ней...

Дидро выручил Нарышкин, приславший за ним карету, которая и увезла ученого на Исаакиевскую площадь, в тепло и уют старинного барского дома. Сонм лакеев охотно услужал гостю, сразу же был вызван лейб-медик Роджерсон. Дидро не успевал благодарить любезных хозяев. Утром он был разбужен ошеломляющим грохотом артиллерийских салютов и по наивности решил, что пушки стреляют в честь его прибытия...

Семен Кириллович Нарышкин взахлеб смеялся.

– - Почти так!
– - сказал он.
– - Лишь маленькая поправка: эти салюты предназначены едущим к венцу жениху и невесте...

Под окнами Дидро проехала карета императрицы.

Екатерине было сейчас не до Дидро: Румянцев, загубив свою репутацию, отвел армию обратно за Дунай, а Гришке Орлову взбрело в голову, что он подобно цесаревичу может составить счастье принцессы Луизы, для которой его ухаживания кончились непоправимой девической катастрофой. Ландграфиня-мать была смущена, а Екатерину душила запоздалая ревность. Объясняясь с бывшим фаворитом, императрица с некоторым испугом заметила что-то ненормальное в его рассуждениях... Она ускорила события. Вильгельмина была миропомазана с новым именем Наталья Алексеевна, что дало повод Фридриху съязвить: "Екатеринизировстные русские произвели натализацию моей родственницы". За кулисами брака цесаревича скрывалось сильное влияние самого короля и графа Панина: они совместно укрепляли пруссофильство наследника престола, а молоденькая жена должна побудить Павла к активной борьбе за власть. За неделю до свадьбы Екатерина объявила Панину, что отныне воспитание наследника закончено, двор больше не нуждается в его услугах. Она рассчитывала, что Панин, оскорбясь, сразу запросит отставки от дел иностранных, однако граф решил не сдаваться. "Она мне давно уже не нужна, -- сказал он Денису Фонвизину, -- но я-то нужен Европе!" В канун свадьбы Екатерина спросила митрополита Платона, в каких грехах исповедалась Natalie перед миропомазанием.

– - Ваше величество, тайна церковной исповеди нерушима.

– - Только не для меня, -- пунцово вспыхнула Екатерина...

Влюбленный

Павел не мог дождаться свадьбы. С чувством прижимал он к сердцу руки Андрея Разумовского:

– - Друг мой, только не покиньте меня в счастье!

– - И меня... тоже, -- просила верткая невеста.

Разумовский охотнсйше заверял обоих:

– - Я всегда буду между вами, друзья мои...

...Карста императрицы, провожаемая взглядом Дидро, скрылась за поворотом. Пушки гремели, колокола звонили. Екатерина была молчалива. Вровень с каретой скакали кавалергарды, получившие приказ от Григория Орлова: "Ежели начнут орать во славу Павлушки здравицы, наскакивай и руби... чего там долго думать!" На выходе из храма Екатерина дала понять цесаревичу:

– - Любезный сын мой, не думайте, что так легко жить. Частная жизнь иногда сложнее управления государством. Это говорю вам я, а все знают, что я-отчаянная оптимистка... И все-таки я вам повторяю: семейная жизнь-большая наука, и очень сложная!

Вечером Natalie изнемогала от тяжести парчи из серебра, выносливости ее хватило лишь на два менуэта. Екатерина отослала се в спальню, оставшись ужинать с сыном, уже облаченным в халат. Заметив его жениховское нетерпение, она с явной брезгливостью, презирая его в этот момент, сказала по-французски:

– - Идите! Вас там, кажется, ожидают наслаждения...

Играя в карты с ландграфиней, она придвинула к ней горку изумрудов, подарила свою табакерку, сняла с пальца драгоценный перстень. Обещала дать еще денег и мехов. Амалия с Луизой получили от нее на приданое по 50000 рублей, за что нищие принцессы благодарили, упав на колени и проливая слезы. Затем императрица выпроводила их вон из России, а милейшая невестушка наградила свекровь первым притворным обмороком.

Екатерина, подобрав юбки, перешагнула через лежащую:

– - Не понимаю. Или вам захотелось отдохнуть?..

"Мой дом очищен", -- сообщала она в эти дни. Но опустевшие покои графа Панина дразнили воображение молодой четы, и вскоре Павел с Natalie явились к Екатерине с просьбою.

– - Мы так благодарны вам, -- сказали новобрачные, держась за руки, как дети, -- но сделайте нас счастливыми до конца. Пусть граф Андрей Разумовский займет наши соседние апартаменты.

– - Ты этого хочешь?
– - спросила Екатерина сына.

– - Да, ваше величество. Разумовский мой лучший друг.

– - И ты?
– - спросила она невестку.

– - О да! Граф такой забавный, он так смешит меня...

Екатерина машинально тасовала карточную колоду:

– - Ну, если он такой забавный... ладно, не возражаю!

И лучший друг Павла занял панинские комнаты в Зимнем дворце, получив свободный доступ на половину "малого" двора. Цесаревич света не видел без своей юной супруги, которая часами сидела у окна, надув губы, отвергая его ласки, потом вдруг начинала беситься, как угорелая кошка, велела запрягать лошадей, чтобы мчаться без цели -- куда угодно, сломя голову, лишь бы рядом с нею сидел обворожительный Разумовский... В эти дни Павлу подали с кухни его любимое блюдо-сосиски, и он, откусив от сосиски, замер в испуге, медленно вынимая изо рта кусок острого стекла.

– - Меня хотели убить, -- пролепетал Павел.

Natalie была уже в курсе придворных интриг, и она сразу, очень напористо стала сводить стенку со стенкой:

– - Я тебя предупреждала: ты должен всего бояться.

Павлу много не надо -- он разгневанно запыхтел:

– - Да! Ты права. Я всем здесь мешаю.

– - Это она, -- намекнула Natalie.
– - Никогда не верь ей...

Держа тарелку с сосисками, Павел ворвался к матери, которая уютно сидела между Васильчиковым и Орловым.