Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
– - Ладно, -- сказал Бибиков.– - Собирайся... в Казань.
Державин поискал глазами икону:
– - Господи, никак, и матушку свою повидаю?
– - Не думаю, чтобы она тебе обрадовалась, -- зевнул Бибиков.– - Экий ты дурень, братец! Скажи кому-нибудь -- ведь не поверят, что мужику четвертый десяток пошел, а он едва до прапорщика вытянул... Фу! Пудра у тебя затхленька.
– - Да не пудра то! Мукою блинной в пекарне обсыпался...
Внизу, под антресольками, измывались над ним адъютанты. Державин прошел мимо знатных господ, полусгорбленный от унижения.
Страшными
Что для нас этот Бибиков? И что нам Державин!
В эти сумбурные дни дежурные драбанты в Зимнем дворце, распалясь, чуть не спустили с лестницы подозрительного старикашку с недобрым лицом. Выяснилось, что это был Степан Шешковский, которого в своих покоях ожидала растерянная императрица.
После свидания с Бибиковым, обнадеженный в успешной карьере, Державин, дабы услужить своему патрону, поспешил отъехать в Казань.
Александр Ильич Бибиков тоже отъехал в Казань, его карета была завалена пачками свежеотпечатанного манифеста Екатерины, в котором она призывала народ -- Пугачеву не верить! Державин встретился с Бибиковым посреди дороги между Москвой и Петербургом. Генерал сказал поэту:
– - Охти мне, Гаврила! Чую, за солдатами присмотр нуженкак бы к самозванцу не переметнулись... Ты, Гаврила, старайся: коли Емельку словим, быть тебе в поручиках!
Державин в Казани даже маменьку обнять не успел-сразу отъехал в Симбирск и далее. Бибиков обязал поэта надзирать за "вольным духом" среди солдат и населения.
Восставшие калмыки уже захватили Ставрополь -- со всем начальством и пушками. Державин взялся писать увещевательный манифест-ко всем калмыкам. В искусстве писания он мог поспорить с императрицей, и потому злокозненная тема -- царь Пугачев или не царь?– - под пером Державина обретала ббльшую убедительность:
"Кто вам сказал, что государь Петр III жив? После одиннадцати лет смерти его откуда он взялся?.. Нет разве на свете государей, друзей его и сродников, кто б за него вступился, кроме беглых людей и казаков? У него отечество -Голштиния..."
Бибиков был вполне доволен "манифестом" Державина и отослал его в Петербург -- на одобрение императрицы. Вряд ли Екатерина усмотрела в писании поэта литературное соперничество... Орлову она сказала:
– - Письмо такого дурного слога, что я его не опубликую. Охота нашим калмыкам знать, какие были сродники у меня да мужа моего в Германии! Державин не только Голштинию, но даже Фридриха Прусского сюда приплел...
В рескрипте на имя Бибикова она объявила себя "казанской помещицей", но Орлов тогда же заметил, что Державина, казанского дворянина, она запомнила. Бибиков издалека ощутил, что Екатерина к Державину подозрительна:
– - Помереть тебе, Гаврила, в поручиках, не станет тебе ходу. Ты всего стерегись, жить ныне опасно...
Державин стеречься не умел; в речи перед портретом Екатерины поэт выразился: "Признаем тебя своею помещицей. Принимаем тебя в свое товарищество. Когда угодно тебе, равняем тебя с собою..."
Екатерина говорила:
– - Дожила я! Донской казак Емелька Пугачев из меня жену свою сделал, а Гаврила Державин ровней себе объявил. Надо Дидро об этом сказать -- пусть посмеется!
7. ДИДРО И
Екатерина, пытаясь иронизировать над Пугачевым, столь часто называла его "маркизом", что в Европе появились даже его апокрифические изображения, на которых донской казак и в самом деле сродни какому-то маркизу. Но политики Европы не обманывались: самозванец был уже расшифрован, имя Емельяна Пугачева в сочетании с именем Дсни Дидро быстро заполнило потаенные каналы дипломатии. Берлин и Лондон, Париж и Вена проявляли жгучее любопытство: что предпримет далее Пугачев и как велико влияние Дидро на императрицу?
Екатерина говорила кабинет-министру Елагину:
– - Дидро иной раз как столетний мудрец, но чаще всего -наивный ребенок. Если бы его прекрасные теории приложить к русской жизни, так завтра же от России камня на камне не осталось бы... Он такой же Пугачев, только в другой ипостаси...
Дидро выслушивал ее речи с улыбкой:
Но... как понимать его улыбку?..
Екатерина потянулась к звонку:
– - Велю закладывать сани, мы едем...
Она привезла Дидро в сухопутный корпус; будущие офицеры поразили философа бодрым видом гимнастов, кадеты не страшились прыгать с высоты, умели ящерицами ползать по стенам, штурмовали снежные пирамиды, а когда императрица начала с ними играть в снежки, то один крепкий снежок залепил в лицо энциклопедиста.
– - Очаровательная игра!– - сказал Дидро, приняв в ней участие, после чего беседовал с кадетами о Гуго Гроции, и они, шаловливые, как чертенята, свободно цитировали Вольтера и Гсльвеция...
Это было удивительно! А вечером, попивая с Нарышкиным слабенькое винцо возле камина, ученый слушал этого старого человека, сокрушавшегося о бедах отечества.
– - Я ведь долго жил в Европе, -- говорил он, -- и много живу в России. Для Европы она всегда останется сфинксом, и все будут удивляться нашему могуществу и нашим бедам. Но для меня, для русского, останется трагической загадкой: как мы еще не погибли окончательно под руинами собственных ошибок?
От Нарышкина же Дидро узнавал последние новости из глубин России, где ворочалась страшная русская народная силища, потрясавшая самодержавие, и в такие моменты Дидро было искренне жаль Екатерину, как было жаль ему и турецкого султана Мустафу III, загнанного за Дунай тою же Екатериною... Дидро был слишком добр: он жалел всех!
Он жалел и Фальконе, который грубо отказал ему в гостеприимстве. Только сейчас, посещая его мастерскую, Дидро убедился, что человечество обрело новое произведение искусства и ему остаться в веках... По дороге от Фальконе ученого перехватил едущий в карете французский посол граф Дюран.
– - Стойте!– - властно произнес он, и сани с Дидро остановились посреди Морской улицы.– - Я требую внимания к себе, как к послу короля, подданным которого вы являетесь... Исполните мое поручение: передайте императрице предложение Версаля, желающего склонить Россию и Турцию к принятию французского посредничества.
– - Этого я никогда не сделаю!– - пылко отвечал Дидро.– - Я приехал сюда как гость, а не для того, чтобы поддерживать политику Версаля, ведущего к раздорам и несчастиям многих людей планеты.