Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
– - Вы не любите Францию, -- упрекнул его Дюран.
– - Нет, я очень люблю Францию, -- возразил Дидро.– - Я люблю Францию и не хочу, чтобы Версаль оскорблял Россию.
Дюран направился к карете, издали крикнув:
– - На этом мои просьбы заканчиваются. Но если вы патриот, вы и сами найдете способ постоять за свое отечество...
Дидро попал в неловкое положение, а граф Сольмс и его австрийский коллега князь Лобковиц силились проникнуть в тайну его частных бесед с Екатериною: нет ли в них вредных суждений о немецкой политике? Сольмс прямо сказал ученому:
– - На обратном пути вас ждет блистательный
Шведский посланник, граф Нолькен, в свою очередь убеждал Дидро, что молодой король Густав III будет обижен, если Дидро откажется посетить Стокгольм. Никогда еще философия века не пользовалась таким успехом, как в ту ветреную холодную зиму! А на широких стогнах российской столицы уже привыкли видеть ученого в дешевенькой шубе мещанского покроя, свои озябшие руки он согревал в громадной муфте из сибирских соболей. Как следует продумав все предложения послов, Дидро все-таки подал Екатерине записку политического содержания. Но не в том духе, в каком бы ее составил Дюран! Нет, Дидро предрек, что королевская династия Франции обречена ни скорую гибель", Австрия всегда останется врагом Франции, и этой вражды не избежать; Пруссия будет врагом России; а потому двум великим народам, русскому и французскому, следует искать сближения в оборонительной политике, и это сближение пусть будет столь же прочным, как прочна существующая со времен Елизаветы связь двух культур, двух народов -- в музыке, в литературе, в искусстве.
– - Неужели вы уверены, что Бурбоны исчезнут?.. Да, не любите вы королей, -- сказала Екатерина, прочтя его записку.
Дидро ответил:
– - Если б миру стало известно, в каком месте на земном шаре находится гнездо, из коего выводятся всякие Фридрихи, любой разумный человек поспешил бы туда, чтобы перекокать все яйца всмятку!
Екатерина спросила Дидро:
– - Вы писали ко мне по просьбе графа Дюрана?
– - Нет, -- ответил Дидро, -- мои уста менее подозрительны, нежели уста королевского посла... Я сказал как француз!
Перед ним заискивали многие царедворцы, и только цесаревич Павел глядел волком, откровенность ученого считая лестью, а спину Дидро называл слишком гибкой. Дидро полагал, что повидается с Екатериной лишь дважды, но беседа следовала за беседой, и однажды императрица встретила гостя откровенными словами:
– - А у нас опять новость... Подумайте! Не успели мы избавиться от Степана Малого в Черногории, присвоившего себе имя Петра Третьего, как вдруг явилась в Европе красотка, желающая сесть на мое место. Кто такая -- никто не знает. Но возле ее ног валяется вечно пьяный князь Радзивилл, относящийся к ней, как отец к родной дочери, а литовский гетман Огинский относится к самозванке, скорее, как пылкий влюбленный... Что скажете, мсье Дидро? Ну разве не весело нам живется?
Новая претендентка на престол России пока что слишком далека и загадочна, а потому и неопасна.
Екатерина указала Елагину:
– - Перфильич, у меня руки от писанины уже отсохли, садись и пиши сам... Так и быть! За голову Пугачева кладу теперь десять тыщ. Напомни Бибикову, чтобы схватил жену его "маркизу" Софью Пугачеву с детишками, пущай живет в Казани, содержать ее хорошо и с лаской. А она пусть трезвонит, где можно, что ее муж Емельян -- подлец и дезертир, с войны убежавший, без куска хлеба ее оставил! Если бы, мол,
Берда, расположенная в пяти верстах от Оренбурга, стала столицей восставших. Пугачев занял в Берде лучшую избу, горницу изнутри обклеил золотистой фольгой и яркими бумажками, указав именовать эту комнату "золотой палатой". В сенях дежурили охранники-казаки.
...Бибиков, прибыв в Казань, докладывал Петербургу, что дворянство пребывает в тоске и унынии, бедные истерзаны страхом господним, а богатые, махнув рукой на свои имения, уезжают подальше. Казань живет ожиданием пугачевского нашествия. Бибиков выражал боязнь за свои гарнизоны, особенно отдаленные от центров, -- как бы солдаты не переметнулись к самозванцу! Духовенство в провинциях почти все на стороне Пугачева, его посланцев попы встречают крестным ходом с хоругвями, заодно молятся за цесаревича Павла, Екатерину же в ектениях уже не поминают...
Екатерина все чаще совещалась с Шешковским:
– - Степан Иваныч, тебе, дружок, следствие вести. Истину из Пугачева с кровью достань и мне покажи... Костей его не жалею. Но, пытая, сбереги изверга, чтобы своими ногами на эшафот вскарабкался. Вопросов у меня к "маркизу" скопилось немало...
– - Матушка, -- кланялся ей обер-кнутмейстер империи, -какие вопросы? Сначала вора словить надобно.
– - Если за рубеж не скроется, дома всегда словим!– - Логика размышлений уводила императрицу в дебри внешней политики: кто стоит за спиной Пугачева? За спиной его стоял русский народ, но Екатерина гадала: "Фридрих? Мария-Терезия? Или... Панин?" -- О том и будешь с Пугачева сыскивать, -- наказала она Шешковскому.– - Еще знать хочу, откуда знамя голштинское у злодея явилось?
Настала ночь, а Васильчиков не дождался звонка, зовущего его к исполнению обязанностей. Но и заснуть Екатерина не могла, до утра блуждала по темным комнатам пустого, будте вымершего, дворца. Надо подумать. И как следует подумать. Справится ли Бибиков с Пугачевым? Вряд ли... Румянцев застрял на Дунае и не даст Бибикову ни солдат, ни Суворова! А что Васильчиков? Ничтожество, живущее по звонку, как лакей на побегушках. Орловых она удалила сама, и еще неизвестно, что взбредет в голову Алехану, который владеет могучей эскадрой...
На кого положиться? На чье плечо опереться?
– - Никого нет, осталась одна! Совсем одна...
Красота мужчины -- дело последнее; Екатерина ценила мужскую породу за иные качества: силу, волю, бесстрашие, разум. Сейчас, как никогда, необходим сподвижник в преодолении трудностей, возникавших на каждом шагу.
– - А где мне сыскать такого?– - вздыхала Екатерина...
Нашла! Раненько утром, когда явился гоф-курьер, чтобы забрать для развоза почту, женщина казалась собранной, мрачной, черствой. Одно из писем она выделила точным жестом:
– - В армию Румянцева -- генерал-поручику Потемкину!
Это было письмо, зовущее к любви, какие пишут все женщины всем мужчинам. Гоф-курьер этого не знал. Широким жестом сгреб он почту со стола в свою широкую сумку, защелкнув бронзовые пряжки. Сейчас в панинской канцелярии проставят печати, и через всю страну, потрясенную восстанием, поскачут курьеры...
Екатерина мысленно пересчитала прежних фаворитов:
– - Потемкин будет шестым, если учесть и... мужа!– - При воспоминании о муже ее передернуло от брезгливости.