Фаворитка
Шрифт:
Если Арман закроет дверь, останешься здесь.
Я вдруг зашипела ей в лицо:
– Плевать! Останусь с любимым человеком.
– Анна, опомнись, кто ты и кто он?!
Она уже кричала мне вслед, не стесняясь слуг:
– Он не сможет на тебе жениться, сдохнешь в нищете!
– Я только попрощаюсь, Мари. Только попрощаюсь – и домой.
Что-то было в моих глазах такое, что она поверила.
Я впервые прилюдно назвала герцогиню по имени. Слуги как один сделали вид, что ослепли, оглохли и вообще отсутствуют во дворце, однако дверь
– Карету, мадемуазель?
– Гийом, а оседланной лошади нет?
– Под дамским седлом? Нет, мадемуазель, но можно оседлать… – Тогда карету.
Я представляла, что станут говорить, стоит только мне захлопнуть дверцу кареты, но уже все равно. Луи уезжает, и я никогда его больше не увижу. Я должна проститься, а потом перейти в свое время, пока король не потребовал меня в свою спальню. Не зря же он срочно выставляет герцога из Парижа.
Эту последнюю нашу ночь я должна провести в объятьях Луи и уйти навсегда. И без того затянула, Мари права.
От Люксембурга до особняка Вандомов, где сейчас стоит колонна их имени, довольно далеко, тем более на мосту, как обычно, затор. Пока ехала, размышляла.
Это даже хорошо, что Людовика срочно отправляют, легче будет объяснить свое исчезновение. Просто пропасть, ничего не объясняя, жестоко. Остаться я не могу, в этом Мари тоже права.
В этой жизни мы не равны, я никоим образом не смогу объяснить ни родным герцога, ни ему самому, кто я такая. И заставить Мари признать меня пусть и дальней и нищей родственницей тоже не смогу, в её власти завтра объявить меня самозванкой. Даже если она согласится, проявив чудеса самоотверженности, во что мало верится после всех сделанных мне гадостей, я буду у нее в долгу всю оставшуюся жизнь.
Какую жизнь? Я практически бессмертна, мало того, не буду изменяться внешне, значит, и рядом с Луи быть долго не получится, на меня и без того косятся. Сколько я смогу даже без венчания жить рядом с ним – год, два, десять лет? А потом? А дети?
Повторить судьбу Мари – вечно скрывать свое прошлое, выдавать себя за другую, менять имена, бояться, что разоблачат, отправят на костер, как ведьму?
Это даже хорошо, что у нас такое противостояние с Мари, что она меня предала, сама я бы не решилась все разорвать.
Луи моему появлению изумился, но еще раньше удивилась я, потому что у дворца стояли гвардейцы короля! Как я в ту минуту ненавидела голубые плащи с крестами!
Прикрыла лицо плащом и бросилась во дворец.
– Мадам!
– Пропустите, мне нужно кое-что передать герцогу.
Меня пропустили, даже были вежливы, увидев де Тревиля собственной персоной, я бросилась к нему:
– Герцог арестован?
– Нет, мадам, что вы. – Слава богу, он меня не узнал! – Мы только привезли приказ короля отбыть в Прованс и должны проводить герцога де Меркера до Орли.
– Или в Бастилию?
Тревиль рассмеялся:
– Нет, что вы! Это же не герцог де Бофор.
Людовик был одет и готов ехать. Он подтвердил:
– Его Величество приказал срочно отбыть к месту службы. Ума не приложу, чем провинился. Наверняка отец или Франсуа снова что-то натворили. Но Тревиль клянется, что ничего не слышал.
Я поняла одно: сейчас Луи нельзя ничего говорить, если его отправят в Бастилию, немного времени, чтобы вытащить его оттуда даже ценой собственного унижения перед королем, у меня есть. Что ж, похоже, моей последней сценой здесь будут не любовные объятья с Людовиком де Меркером, а ублажение едва живого короля. Предательство Мари не оставило мне выбора.
Поцелуй получился страстным и долгим. Конечно, меня уже узнали, конечно, королю донесут, но я не могла отпустить Луи без вот этого поцелуя.
Сердце сжималось не только от понимания, что он последний, но и от того, что я самим своим существованием, своей любовью занесла над любимым человеком дамоклов меч королевской ревности.
На эти последние минуты постаралась выбросить из головы все мысли об опасности и короле, я навсегда прощалась с Луи, при чем здесь какой-то король?!
– Я вернусь и уже не выпущу тебя из своих объятий!
– Да, Луи.
Вот он XVII век, не сказал «женюсь», женитьба и любовь не одно и то же. Чаще наоборот, муж, любящий свою собственную жену, слывет чудаком, а верная мужу жена странной.
Но я прекрасно понимала, что жениться на мне он не может не только из деловых соображений, не потому что я не ровня внуку короля, а потому что я из другого мира.
– Жди! – он уехал во главе отряда мушкетеров.
Помогая мне сесть в карету, Тревиль сжалился:
– Мадемуазель, не беспокойтесь, приказано просто сопроводить герцога до Фонтенбло и убедиться, что он отбыл в Экс. Никакой Бастилии или Венсенна. Вероятно, Его Величество просто не хочет иметь в Париже одного из Вандомов.
Логично, если не знать о том, что сделала моя драгоценная наставница.
– Мсье де Тревиль, вы вернулись служить королю?
– Да, кардинал умер, меня вернули на место.
На следующий день у меня появилась возможность увидеть короля и сказать ему несколько слов. Вернее, начал он сам:
– Мадемуазель, вчера вы нанесли визит м-м-м… несколько неподобающего вида.
Я уже придумала, что врать. Ахнула:
– Ваше Величество! От вас ничего не скроется в этом государстве! Я ездила попрощаться к герцогу де Меркеру. Он срочно отбывал в Экс.
– Вы открыто признаетесь в своей связи с герцогом? – тон Людовика стал ледяным, но сквозь этот лед все равно сквозили нотки обиды.
– Ваше Величество, я могу открыть вам страшную тайну?
– Я не люблю хранить дамские тайны, мадемуазель, вам это известно.
Все еще строго, но уже появилось любопытство. Он же прекрасно понимал, что описывать ему горячие объятья герцога де Мекера я не стану.
– Она не дамская. Герцог из скромности и скрытности не рассказывает, что однажды спас меня от разбойников.