Фаворитка
Шрифт:
Но ведь я и не собиралась закатывать балы.
Бийо спасал меня даже после смерти.
Глядя, как я вытираю непрошеные слезы, Гийом пробормотал:
– Полно вам, мадемуазель… Вы не герцогиня…
Хм… похоже, в устах слуг это комплимент.
Заползла подленькая мыслишка, что я не вправе бросить слуг одних, пока в Малый Люксембург не вернется хозяйка. Это давало мне возможность немного подождать… еще чуть-чуть…
Конечно, причина была в другом. И эта причина почему-то не торопилась в Париж. Почему?
Был бы мобильный, позвонила, поинтересовалась:
– Луи,
Нет, не позвонила и не поинтересовалась, я гордая. Вернее, если и позвонила, то весело щебетала безо всяких вопросов с вопросительновосклицательными знаками. Никогда и никому не вешалась на шею, если не торопится, значит, есть кто-то дороже меня.
Герцогиня вернулась в Малый Люксембург. Причин было несколько. Пале-Кардиналь теперь принадлежал королю, ей дорого было бы содержать огромный дворец, но главное – королева звала меня к себе! Да, Его Величество пожелал видеть мадемуазель дю Плесси в своей свите, королева была не против, памятуя мои заслуги перед ней самой.
Везти меня ко двору предстояло герцогине д’Эгийон, кому же еще, родственников-то у меня нет.
Пришлось Мари со мной мириться. Вернее, это было просто перемирие.
А заодно и вернуться во дворец.
– Много наделала без меня долгов?
– Напротив, даже оплатила твои. Ты же покинула дворец, не заплатив булочнику и за дрова.
Она только заскрипела зубами, не задавая вопросов о том, где я взяла деньги. Все драгоценности были на месте, дорогие вещицы тоже…
А вот выделить сумму на то, чтобы немедленно сшить черное платье (мы же в трауре по кардиналу), соответствующее представлению ко двору, пришлось.
Королева приняла меня милостиво, конечно, не в парадном зале, но и не в кабинете. Король тоже. Я сыграла с ними в карты, мы с Её Величеством выиграли у Его Величества с маркизом Вервеном, главным гофмейстером дворца.
Потом Его Величество объяснял мне премудрости игры на бильярде. Этот бильярд еще сильно отличался от нашего, я помнила, что во времена следующего короля он уже будет похожим, а при Людовике XIII еще занимались практически гольфом на столе – лопаточками с длинными ручками пытались загнать мяч в крошечные ворота. И это вместо кия и лузы! Такой бильярд мне совсем не понравился, но говорить об этом не стоило.
Король с куда большим увлечением говорил о том, что требовало движения, силы, ловкости, выносливости – игре в мяч, верховой езде, плавании, охоте. Он заявил, что сыновей непременно нужно учить плавать.
– Зачем? – удивилась королева. – Разве для этого нет лодок?
– Чтобы они стали мужчинами.
Я услышала, как кто-то из дам хихикнул:
– Разве для этого не нужно нечто другое?..
Людовик сделал вид, что не услышал гадкий намек.
Мне король сказал, что хотел бы побеседовать и вернуть платок, который получил в качестве помощи.
– Я пришлю за вами, мадемуазель.
Что я могла ответить, только присесть: – Да, Ваше Величество…
Королева даже глазом не повела, но я знала, что и она не против, потому что лучше я, чем снова какой-нибудь Сен-Мар. Да и королю явно недолго осталось.
Обратно ехали с герцогиней молча.
Страшно трясло. Я уже год в Париже, а привыкнуть к каретам не могла. Рессоры никудышные, оббить скамейки и стены чем-то мягким в голову не приходит, укладывают горы подушек и перин, которые от тряски съезжают. Стекол в дверцах нет, когда жарко, внутри пыль стоит столбом, если холодно – зуб на зуб не попадет.
Дверцы закрываются, конечно, кожаными или легкими шелковыми занавесками, но занавески не пропускают свет, если закрыть, становится совсем темно.
Но главное – тряска. Дорог как таковых нет. Европа напрочь забыла достижения Великого Рима, когда мощенные камнем дороги были глаже асфальтных, по ним катись – не хочу.
По дорогам XVII века, переваливаясь из одной ямы в другую, завязая по ступицы колес в грязи или поднимая невообразимую пыль, с комфортом не проедешь. После нескольких часов, проведенных в этих поистине тюрьмах на колесах, чувствовали себя, словно после дня тяжелой работы.
Разговаривать в карете невозможно, потому что грохот стоит страшный. Первое время своего пребывания я в ужасе оборачивалась или подскакивала к окну, заслышав этот грохот. Ничего удивительного – деревянная колымага на деревянных колесах громыхает по камням или колдобинам.
Дома Мари не выдержала.
– Анна, тебе пора уходить. Чего ты ждешь? Ты все выполнила, Арман должен открыть дверь.
И тут ей на глаза попало только что доставленное письмо от Луи.
Она переводила взгляд с письма на меня и обратно раза три, нет, не пытаясь понять, она умная женщина, все поняла сразу, она не могла поверить.
Я демонстративно открыла лист, прочла, усмехнулась:
– Ты спрашивала, чего я жду? Вот этого – герцог завтра приезжает. Попрощаюсь и уйду.
– Попрощаешься? Ты с Меркером попрощаешься? Это он был твоим любовником, а мне голову морочила Гасторном Орлеанским?!
По мере того, как она говорила, тон повышался.
Я попыталась успокоиться:
– Мари, угомонись. Гастона ты придумала сама. А Луи спас меня от тех, кого Мария де Гонзага тогда отправила следом за мной после твоего предательства. Ты же не поинтересовалась, куда делись Бийо и Шарль, и как спаслась я сама.
Она не заметила никаких моих выговоров, услышала только одно:
– Ты зовешь герцога де Меркера Луи?
– Он позволил мне делать это.
Мари обессиленно опустилась в кресло, даже не кричала, не бушевала, как обычно.
– Ты хоть понимаешь, что делаешь? А если тебе не удастся уйти обратно? Если мы что-то сделали не так? Что ты скажешь герцогу?
– Успокойся, я завтра уйду.
– Сегодня.
– Нет, приедет Луи, тогда и уйду.
На следующий день Мари отсутствовала. По тому, насколько грязной была вернувшаяся карета. Я поняла, что моя дражайшая наставница побывала в Сен-Жермене.