Федор Апраксин. С чистой совестью
Шрифт:
С покрасневшими от бессонницы глазами Гаврила Меншиков прихорашивал новый линейный корабль.
— Государь уже окрестил его «Пернов», — сообщил он Апраксину.
— Ведомо мне, не токмо твой детинец, еще два крестника, таких же на пятьдесят пушек, в Адмиралтействе стоят наготове, «Выборг» и «Рига».
Царь распорядился назвать первые линейные корабли именами крепостей, взятых у шведов в эту кампанию.
Осенью адмирал крейсировал на новом флагмане «Рига». Эскадра ходила к Выборгу, до меридиана Гогланда, шведов не обнаружили.
— Видать, Ватранг удила закусил, — посмеивался Апраксин, обращаясь к Крюйсу, — на будущее лето небось злее станет. Нынче у него последнюю базу в Ревеле отняли.
— Как ни крути, а ему теперь к нам незаметно не подобраться, — согласился Крюйс, — на Котлине можно присматривать стоянку.
— Погоди, чай, объявится, о том государь уже хлопочет.
Как обычно, флот ушел на зиму в устье Невы, в ее многочисленные протоки и рукава.
Накануне Рождества у генерал-адмирала собралась компания: Крюйс, Боцис, Петр, Шереметев, приехавший из армии, Брюс. Веселье затеял Федор Матвеевич. Во-первых, праздновали «графское звание» братьев Апраксиных. В этом же году царь пожаловал в графы и старшего Петра. Потом нашелся повод обмыть царские подарки за взятие Выборга — шпагу, усыпанную алмазами, и золотой стакан. Трижды заставили владельца опорожнить стакан с водкой…
Балагурили о разном, но часто заговаривали о предстоящей войне с турками.
— Слышь-ка, из Стамбула Толстой пишет, Нуман-пашу Карла подкупает, а Карле деньгу французы выдали, — не спеша рассказывал умудренный Шереметев. — Султан хорохорится, с крымским ханом вместе грозятся напасть в одночасье.
— Государь-то их не боится, а Карла, видать, позабыл, кто Полтаву воевал, — мурлыкал запьяневший Брюс.
— Так-то оно так, — согласился Апраксин, — токмо ежели воевать, по-умному надобно.
— Как же? — заинтересовался Шереметев.
— А как присоветовал в свое время патриарх Досифей, Борис Петрович. Я то помню. Воевать турка надобно через Крым. Один рог в наших руках, Таганий. Другой в Очакове, там ты крепостцы недалече воевал, тоже рядом. Рога обломаем, пойдем на хана. Возьмем Крым, кораблики помогут с Азова, считай, Черное море у нас под пяткой.
Шереметев встрепенулся:
— И то дело говоришь, ан государь по-другому толкует.
— Как же?
— Шафирка да Рагузинский, твой приятель, все уши прожужжали ему, надобно, мол, иттить прямо к Царьграду. Там и валашские князья, и Кантемир, славяне под турком, ждут царя не дождутся.
— Опасно сие, места незнакомые, чем войска кормить, далече от баз-то в чужой стороне, — озабоченно потирал подбородок Апраксин.
— И я к тому же ему молвил. Слухать не желает, ты ево знаешь. Порешил — отрубил.
Султан объявил о войне в самое Рождество, через месяц Москва ответила тем же. Петр, не мешкая, вызвал Апраксина:
— Заедешь в Воронеж и Тавров, спускай на воду все, что сможешь, плыви к Азову. Будешь там верховодом на флоте и во всем крае.
Указ об этом вышел давно: «1710 год, февраля 6 дня. В. Г. указал город Азов с принадлежащими городами, всякими делами ведать адмиралу, генералу и губернатору азовскому и тайному советнику и президенту адмиралтейства графу Федору Матвеевичу Апраксину с товарищи, и те дела из разряду отослать в приказ адмиралтейских дел, а в Азов к Ивану Толстому о том послать его В. Г. грамоту».
Апраксин покачал головой: «Опять морока, разве поспеешь?»
— Возьмешь Крюйса, капитанов Беринга, Шельтинга, других сноровистых. Весной почнешь действовать против турок водою и сухим путем, как говорено и как Бог велит…
Перед отъездом Апраксина в Адмиралтействе появился Федор Салтыков. Один адмирал знал, что царь направляет его инкогнито за границу закупать корабли для флота…
За плотно прикрытой дверью Апраксин по-отечески вразумлял:
— Мотри, тезка, великое дело тебе государь вручил. Остерегайся мошенников, деньгой казенной не швыряйся. Ежели худо станет, отпиши. — Положил руку на плечо. — Поезжай с Богом.
Расставаясь, ни тот ни другой не предполагали, что судьба больше не сведет их вместе…
Прибыв в Тавров, Апраксин ужаснулся. Наступила пора половодья, а блоки стапелей с построенными кораблями сиротливо торчали на берегу в десятках метров от уреза воды.
— Нынче Дон-батюшка осерчал, не хочет пускать кораблики в море, — разводил руками адмиралтейский мастер.
Апраксин чесал затылок: «Чем воевать с турком? Прошлым годом старые кораблики сожгли, а новых не станется».
Как гигантские истуканы, замерли на берегу восьмидесятипушечные корабли. Жаль было угробленного времени, денег и сил.
— Что поделаешь, — насупившись, отводил душу Апраксин в разговоре с Крюйсом, — не все в нашей воле. Хотя государь и гневается на меня, но совесть моя чиста.
Неторопливо прохаживались они вдоль пристани, где ошвартовались две новые шнявы, шесть скампавей. Поодаль, на стремнине, покачивались на якорях два недостроенных линейных корабля.
— Отъеду я в Таганрог, — продолжил Апраксин, — там кораблики настропалю, к Азову подамся. Кубанские татары, не дай Бог, нахлынут. Впрочем, там комендант надежный, полтавский генерал Келин. Комплектуй кораблики и спускайся к морю. Не ровен час, турки объявятся.
Две недели Крюйс с капитанами собирали экипажи из рекрутов. Разводили испуганных новобранцев по палубам, боцмана линьками загоняли их на ванты, заставляли карабкаться на салинги и марсы, разбегаться по реям. Тряслись руки, дрожали колени. Кто-то падал, зашибался. На якорях, в тихой заводи кое-что получалось.
Пока держалась вешняя вода, Крюйс повел небольшой отряд к Азову. В июне на рейде Таганрога Апраксин с тоской осматривал суда.
— Срам какой-то, — бурчал он, — с дюжиной таких корабликов токмо и обороняться от турок, отстоять завоеванное.