Федор Апраксин. С чистой совестью
Шрифт:
…На самой высокой башне радовались шведы:
— Ура! Идет наша эскадра!
Действительно, вдали показалась колонна кораблей с шведскими флагами. Корабли палили из пушек, но оказалось, они салютовали русским войскам. Предусмотрительный шаутбенахт Петр Михайлов решил схитрить, поднять шведские флаги: «А вдруг на берегу шведы с пушками?»
Апраксин не выдержал, по-родственному обнял Петра:
— Хлеба у нас, господин шаутбенахт, на один день, а пороху на два дня осталось.
— Все за кормой, генерал-адмирал, принимай пять тыщ войску, мортиры, припасы. Да поживей, нам уйти надобно без мешкоты, пока Ватранг не нагрянул.
Постепенно в залив втянулись все корабли, транспорта, карбасы. Петр в тот же день на «Мункере» вместе с Апраксиным и Боцисом осмотрели акваторию залива. Петр похвалил адмирала за батарею.
— В шхерах Ватранг с кораблями не пройдет, а вот Тронгзунд для него подходит. — Петр прикинул расстояние до ближайших островов. — Залив перегороди транспортами. У нас их много. Ты, Иван, — обернулся он к Боцису, — отбери полдюжины самых худых и притопи их поперек пролива. Шведам запрем морские ворота наглухо. Останешься здесь с галерами и бригантинами. Стереги море.
На следующий день установили против крепости тяжелые мортиры. По старой бомбардирской привычке Петр сам навел одну из них на крепостные стены, пробанил ствол, зарядил пушку, перекрестился.
— С Богом, — зарядил фитиль.
Ухнула пушка, с тяжелым гулом двухпудовое ядро ударило в саженную стену цитадели. Полетели осколки, обнажая вековой пласт каменной кладки.
Флот только-только успел выйти из Выборгского залива, а на горизонте замаячили паруса. Спешила на выручку крепости шведская эскадра. Восемь линейных кораблей, пять фрегатов, еще шесть судов под флагом вице-адмирала Ватранга, шестьсот с лишним орудийных стволов готовы были помочь Выборгу, но шведы опоздали. Не удалось даже ударить «по хвостам» неприятеля, русские на этот раз опередили умудренных моряков. Путь на север, к Выборгу, для Ватранга оказался заказан. В единственном проходе торчали из воды мачты и корпуса затопленных транспортов, а с обеих берегов негостеприимно чернели грозные жерла орудий…
На борту кораблей эскадры шведского генерала тысяча солдат, боевые припасы, провизия. Наконец сотни тяжелых корабельных орудий, а он бессилен помочь осажденному Выборгу.
В крепости довольно скоро поняли свою обреченность да и слыхали и знали по Ниеншанцу, Нотебургу, Нарве, что русские своего добьются. Всего месяц сопротивлялись шведы и выкинули белое полотнище, и на грозной башне «Лангерман» навечно водрузился флаг российский.
Накануне под Выборг пожаловал царь. Сам принял капитуляцию у храброго шведского полковника Стиенстроле, достались немалые трофеи. Одних пушек полторы сотни.
На мундире Апраксина засияла звезда Святого Апостола Андрея Первозванного. Жаловали и других. Храброго бригадира Григория Чернышева назначили комендантом Выборга.
Торжественный обед в честь победителей открыл Петр:
— Отныне, после взятия Выборга, окончательная безопасность Санкт-Петербургу обеспечена.
Апраксин после первых тостов, пока не захмелел, спросил:
— Теперича, Петр Лексеич, Финляндию воевать станем?
Петр на миг задумался.
— Погоди, Федя, Надобно поначалу Кексгольм прибрать к рукам, Эстляндию да Ревель…
Не преминул высказаться о завершившейся кампании и датский контр-адмирал: «По воле Провидения, морской поход, предпринятый царем, увенчался двойным успехом, окончившись счастливо как для флота, так и для армии. Если принять во внимание: 1. Что царский флот приступил в плавание в такое время года, когда все море еще покрыто плавучим льдом; 2. Что во всем флоте не было человека, знакомого с фарватером, который представляет большие опасности для плавания и изобилует камнями; 3. Что большая часть судов построена из ели, а иные и без единого гвоздя и вообще не пригодны для морского плавания; 4. Что управление этими карбасами было поручено простым крестьянам и солдатам, едва умевшим грести, то остается изумляться смелости русских. Можно весьма кстати привести слова Курция: «Отвага переходит в славу». Царю можно повторить то, что Цицерон сказал Юлию Цезарю: «Многим ты обязан доблести, но еще больше счастью».
Возвращаясь в Петербург, Апраксин по заведенной привычке, не заходя домой, заглянул в Военный морской приказ. С тех пор как принял дела по новому ведомству, он завел строгий порядок. Все бумаги, от которых частенько зависело своевременное исполнение важных дел, он в этом не раз убеждался, докладывал ему секретарь канцелярии Андрей Паренаго. Письма подавались в двух папках, казенные и личные.
В этот раз, подавая папки, Паренаго, как всегда в таких случаях, доверительно сказал:
— Весточка из Голландии, от племянничка.
Недавно Андрей Матвеев сообщил ему, что волонтеры в Амстердаме загуливают, мотают деньги, вскользь упомянул про Александра. Сейчас, сообщая, что отправляется в Англию, племянник намекнул на нехватку денег. «Так оно и есть, — вздохнул адмирал, — не иначе промотался». И взялся за перо. «Как там в Библии сказано? Наставь юношу в начале пути, и он не свернет с него до конца дней своих».
«Исполни волю монаршую, приложи труд и практикуйся дальше, от Гогланда до Англии практика не велика. Непрестанно Ц.В. изволит упоминать, ежели кто из вас не обучится морского плавания на кораблях, хотя и с пасом приедет, почтен не будет, лучше не ездить. Для Бога прошу, — взывал дядя, — неленостно обучайся, чтобы мы возмогли тебя видеть в добром порядке, а не в бесчестии».
После обеда ноги сами собой направились в Адмиралтейство. У пристани англичанин Ричард Броун прихорашивал линейный корабль.
— Добрая конструкция, — похвалил корабль Скляев, — не зазорно кое-что перенять.
— Ты-то его в глаза не захваливай, — посоветовал Апраксин, — он и без похвалы себя превозносит.
— Есть малость, — усмехнулся Скляев, — но дело он, из прочих иноземцев, знает превосходно.
Вдвоем они прошли вдоль пристани к шняве «Лизетт». Строил ее Скляев по чертежам Петра и гордился совершенством формы корабля.
— Пожалуй «Лизетка» обгонит «Мункер», неделю назад пробовали ее вдоль реки, лихо идет на волну, лавирует складно. — Скляев вдруг захохотал. — Надо же такую красавицу чучелом обозвать.
Апраксин тоже от души посмеялся, вспомнив, что царь назвал шняву по имени своей любимой собачки, из которой в свое время, по ее кончине, приказал изготовить чучело…
Из Адмиралтейства Апраксин на небольшом одномачтовом паруснике, верее, сходил на верфь в Новую Ладогу, а оттуда в Олонец.