Федор Апраксин. С чистой совестью
Шрифт:
В тот год, на исходе осени, поплатилась головой еще одна царственная особа. Шальная пуля сразила в Норвегии Карла XII. Престол заняла его сестра, Ульрика-Элеонора. Швеция повернулась лицом к Англии — там ее спасение, ни о каком мире с Россией не могло быть уже и речи…
На Котлин и в Ревель потянулись по зимнику обозы с порохом, провиантом. Флот готовился к большому походу.
— Токмо устрашеньем на море и берегах его склонить к миру мочно, — встревоженно делился Петр с генерал-адмиралом. — Веселовский из Лондона доносит, лорды во сне видят не токмо добытое нашей
— Готовим флот, государь, нынче по весне два десятка скампавей спускаем, фрегаты, корабли достраиваем.
— Добро, Федор Матвеевич, тут тебе еще дельце одно предстоит, девку Гамильтонову судить будешь. — Адмирал поморщился, но царь недовольно вскинул брови, полушутя заметил: — Более некому, ты у нас един неприкасаемый по части баб, остальные сплошь греховодники. Толстой сыск закончил, тебе приговорить токмо.
— Девка-то молодая, губить жалко.
— Приговаривай по указу, за детоубийство.
Апраксин тяжело вздохнул, откланялся…
История эта началась прошлой осенью. При Екатерине I фрейлиной состояла Мария Гамильтон, или, как ее звали придворные, Гамильтонова девка. Предки ее, из шотландцев, осели в России еще при Иване Грозном. Красавица когда-то привлекла внимание Петра, который «усмотрел в ней такие дарования, на которые не мог не смотреть с вожделением». На очередной флирт супруга царя Екатерина взирала, как обычно, сквозь пальцы. Поговаривали, что волочился за ней Меншиков, но получил отбой. Потом Мария связалась с денщиком Петра Орловым. И, как случайно выяснилось, дважды от него понесла и обоих рожденных младенцев умертвила…
Мартовским солнечным днем Апраксин, как всегда, собрался в Адмиралтейств-коллегию, но флигель-адъютант доложил, что прибыла фрейлина императрицы.
— Ее величество просит вас безотлагательно к себе.
Екатерина встретила с улыбкой:
— Здравствуй, кум.
Апраксин поклонился, поцеловал ручку. С первых же слов понял причину вызова: «О Гамильтоновой девке просить будет». На просьбу императрицы о смягчении приговора ответил почтительно, но твердо:
— Государыня, мы под законом Божьим и державным все равны, отступать от него непозволительно…
Приговор состоялся на следующий день: «…за такое ее душегубство, в чем она повинилась, казнить смертию».
Умоляла царица мужа простить грешницу.
— Чей закон, Катеринушка, выше, мой или Бога? — спросил царь.
— Бог нам судья.
— Так Бог и велит ее не миловать, а казнить…
На раскидистых ветвях деревьев, окружающих Троицкую площадь, гомонили сотни прилетевших грачей. Солнечные лучи подтапливали замерзшие ночью лужицы. Мешая талый снег с грязью, вокруг помоста топтались люди. Такое зрелище нельзя упустить. Царь самолично казнил девицу, не хотел, чтобы кто своими грязными руками касался тела некогда близкой женщины.
Последний раз, стоя на коленях, молила истерзанная Мария о пощаде. Царь поцеловал ее:
— Не могу, без порушения государева и божеского закона. Прими казнь, и верю, что Бог простит тебя в грехах твоих.
Взмахнул топором, поднял за волосы мертвую голову, поцеловал
Май 1710 года начался удачно. Капитан-поручик Александр Апраксин за пять дней взял восемь призов, о чем немедля донес генерал-адмиралу: «Со своим фрегатом «Лансдоу» от 8 до 13 числа взял восемь призов. Шкипера спрашивал — наши корабли не ведают, что тамо при Данциге готовы для рюйса три корабля — один в 60 и два по тридцать пушек, из которых на одном брейд-вымпел и за противным ветром не вышли».
Почитав донесение, царь похвалил:
— Твое семя Апраксине восходит доброй порослью, мню, Наум их не упустит, он там сторожко крейсирует.
Наум Сенявин и не упустил. Между Эзелем и Готландом светлой полночью началась погоня. Четыре линейных корабля и шнява устремились в погоню за тремя шведскими кораблями. Погоня была долгой, битва напряженной, победа блистательной. Сенявин пленил линкор, фрегат, бригантину во главе с капитан-командором Врангелем.
— Славная виктория, добрый почин русскому флоту учинил капитан-командор, — поздравил царь Сенявина.
На Аландах собрался военный совет, Петр сурово произнес:
— Сестра Ульрика замирения не ищет, на помочь аглицкую уповает. Нам мир люб, однако неполезного мира не учиним. — Повернулся к Меншикову: — Читай.
Тот встал, поправил съехавший на глаза парик.
— Генерал-адмиралу Апраксину повелеваем: флоту, раздельно, в две эскадры, в две сотни вымпелов, двадцать шесть тысяч морских солдат высадить на берег неприятеля искать оного на его же земле. — Меншиков на минуту остановился и продолжал: — Повелеваем мирных людишек не токмо в плен не брать, но не грабить их и ничем не досаждать, постращать, но внушить им, что сенат их не склонен к миру, а потому пришли мы-де единственно для того, чтобы желаемого замирения достигнуть можно было.
Петр добавил жестко:
— Храмы ихние не касать под страхом смерти.
Царь задержал Апраксина:
— К шведам поведешь флот самолично. Мне недужится, задержусь на Лемланде, обустрою базу, кораблями распоряжусь, тебя прикрою.
— Дозволь, господин вице-адмирал, к Стокгольму посунуться, королевский замок потревожить.
— Раненько, Федор, рискованно. Нынче разведай фарватеры, берега, сколь войска. В следующую кампанию нагрянем. Я к тебе инженеров и навигаторов переправлю…
Галерный флот под флагом генерал-адмирала направился к Стокгольму, а царь послал к датским проливам поручика Николая Головина.
— Пойдешь к датским проливам. — «Времечко-то летит, давно ли его батюшка первым флагманом был», — глядя на офицера, размышлял Петр. — Там аглицкая эскадра. Передашь адмиралу Норрису, старому знакомцу, мою эстафету. Пускай поведает, чего для на Балтику пожаловал.
Головин отправился на фрегате «Самсон» в сопровождении линкора и пинка [40] .
40
Пинк — двухмачтовый бот.