Федор Апраксин. С чистой совестью

Фирсов Иван Иванович

— «Грамота королю мадагаскарскому, 1723 год ноябрь 9, — читал вслух Апраксин, — Божьей милостью Мы Петр I Император и самодержец всероссийский…»

В середине декабря на рейде Рогервика, в 30 милях от Ревеля, Апраксин провожал в дальний вояж «Амстердам» и «Декронде». 20 декабря в 4 часа пополуночи на «Амстердаме» дважды ударила пушка. Корабли пошли в поход, ветер был зюйд-ост…

Из донесения командира Ревельского порта Апраксину: «8 января пополудни в 4-м часу прибыли паки к Ревельскому порту. «Амстердам» весьма течь имеет и в великие штормы за тою течью быть на море невозможно».

Корабли на траверзе Либавы прихватил жестокий шторм. У «Амстердама» разошлась обшивка в носу, воду качали всеми насосами, а она прибывала. Вильстер повернул обратно, подошел к берегу, начал ремонт: фрегат накренили, чтобы оголить днище, и опять беда, не рассчитали балласт для крена, и корабль повалился на бок, лег бортом на мелководье.

Получив доклад, Петр страшно гневался, хотел послать другой корабль. Потом согласился с мнением генерал-адмирала. Апраксин облегченно вздохнул, срочно послал эстафету в Ревель: «Его Императорское Величество указал намеченную вашу экспедицию удержать до другого благополучного времени, понеже то время было намеченное за противными несчастиями прошло».

— Оно, может, сие и к добру, — успокаивал Петра Апраксин, — утопили бы наши кораблики в океане вместе с людишками и червонцами, одна погибель.

Петр рассмеялся.

— Ладно, погибель, обмишуриться могли б. Гаврила разведал, короля-то нет единого на Мадагаскаре, князьков там дюжина, между собой свару чинят. — Петр прищурился, размышляя о другом, затаенном. — Нынче я в Москву отъезжаю. Присмотри, кого послать бы к океану Великому, еще Соймонов о том толковать на Каспии. Пора настала проведать сошлась ли Америка с Азией, да и путь к Индии оттуда сподобней…

Из Москвы, после коронации Екатерины, император вернулся веселым. Обговорили подходящих моряков в Камчатскую экспедицию. Петр делился впечатлениями:

— Нагляделся я в Белокаменной на купчишек наших, серые они, упускают капитал супротив иноземцев, те рвутся к нам за товаром, свой везут, монету наживают.

— Ведомо мне то, государь, по Архангельскому. Подобных Бажениным не сыскать покуда.

— Наши люди ни во что сами не пойдут, Федор, ежели их не приневолить. — Петр взял со стола бумагу, — надумал я кумпанию собрать коммерсантов для торговлишки с Гишпанией.

— Сие доброе.

— Подбирай кораблики, шкиперов. Капитанов на-Великий океан сыскал?

— Более сподобен, мне думается, капитан Головин, восемь годков в Голландии отплавал, полсвета обошел.

— Сынок Федора Алексеевича, царство ему небесное? — перебил Петр.

— Он самый, командир отменный, сам выпрашивается в вояж.

— Призови его ко мне. Еще кто?

— Чириков Алексей, лейтенант, к нему в помощники пойдет.

— Помню, экзаменовал его, толковый гардемарин был в академии.

Вскоре состоялась встреча с капитаном третьего ранга Николаем Головиным.

Головина Петр знал чуть ли не с пеленок, крестил его в свое время, разговор начал без обиняков:

— Намереваюсь отправить тебя с вояжем на Великий окиян.

— Государь великий, готов хоть сейчас плыть к океану.

— Дурень, — усмехнулся Петр, прежде чем плыть, до него доехать надобно.

— Как так? — недоумевал Головин. — На кораблях ходят, а не ездят.

— Толкую тебе, на телегах с обозом поедешь на Великий океан, изладишь там суда, поплывешь проведывать, сошлась ли Америка с Азией.

— Винюсь, государь, не достоин я такой чести. По мне в море кораблем нынче готов идти, но телегами не привык командовать. Уволь, пожалуй.

«Хоть стервец не юлит, как иные», — усмехнулся Петр.

— Ступай с Богом на корабли.

Мрачные тучи заволокли небо до горизонта и вторую неделю неслись одна за другой беспрерывной чередой со стороны залива.

Пронизывающий ветер гнал в Неву воду. Волны колотились о мостки Адмиралтейства, раскачивая спущенные на воду корабли.

Генерал-адмирал с тревогой всматривался в ночную темень. «Как-то там Петр Алексеевич? Непоседа, неделю назад умчался на Ладогу…» Вечером следующего дня Петр возвратился, утром Апраксин был у него с докладом.

В вестибюле дворца адъютант вполголоса сообщил, что император никого не принимает. В приоткрытую дверь виднелись фигуры прислуги, денщиков, ходивших на цыпочках…

Пошел слух, что император, возвратившись внезапно домой, не застал жену, она уехала к Виллиму Монсу, своему камергеру…

Монса арестовали, допрашивал его вскоре сам царь. Суд был негласный, короткий, приговор жесткий: «смерти достоин за мздоимство».

На следующий день после казни Монса император вызвал генерал-адмирала.

На похудевшем, бледном лице блуждала странная улыбка.

— Все ли корабли в гавани? Нет ли в отлучке?

— Как всегда, государь, весь комплект, — не понял усмешки Апраксин.

Петр странно захохотал:

— Хоть у тебя нетчиков нет. — Внезапно согнал улыбку: — Начальником вояжа кого предлагаешь?

Апраксин вздохнул тяжко:

— Мы, государь, в коллегии судили, рядили, более всех Беринг подойдет. Бывалый, в Ост-Индии плавал, сам согласный, море любит. Так толкуют и Сиверс, и Наум Сенявин, и сам Головин.

Петр, не долго подумав, согласился:

— Пиши указ, инструкцию я самолично сочиню.

Апраксин собрался уходить, Петр остановил его жестом.

— Погоди, сядь.

Лицо его вдруг перекосилось, заиграли желваки, он заходил из угла в угол, видимо, сдерживая себя. Остановившись перед Апраксиным, глухо проговорил: