Федор Апраксин. С чистой совестью

Фирсов Иван Иванович

Екатерина, выслушав Апраксина, рассмеялась:

— Прост же ты, Федор Матвеевич, ежели думаешь, будто я позволю Меншикову пользоваться хоть единой капелькой моей власти. Приговорю ему, успокойся…

Скоро состоялся и приговор: Екатерина восстановила Меншикова в должности президента Военной коллегии, списала с него миллионный долг перед казной…

Немало хлопот вызвала экспедиция в Испанию. Загрузили корабли и два фрегата добротными товарами. Апраксин на стенке напутствовал капитана третьего ранга Кошелева:

— Мотри, капитан, первый ты российский флаг в Гишпанию несешь, не посрами державу. Благослови тебя Бог.

Генерал-адмирал спешил в Кронштадт, сам решил вести эскадру в море. Прежде чем отправиться, доложил на коллегии:

— Ее императорское величество быть при мне флагманами назначила Вильстера и Сандерса, ни тот ни другой российского языка не знают, извольте переводчика определить.

Теперь на флоте считали каждую копейку, казна не выдавала денег, корабли почти не закладывали, штаты сокращали.

Кайзер-флаг адмирал поднял на линкоре «Святой Александр». Едва начали сниматься с якорей, обнаружился непорядок. Над рейдом со всех кораблей неслись крики, ругань, нельзя было расслышать команды. Апраксин поманил генеральс-адъютанта, мичмана Петра Лаврова:

— Ступай в походную канцелярию к Паренаго, набросай приказ, на многих кораблях непорядки, кричат матросы кому не лень, уши заложило, сам зришь. Един командира или офицера голос должен быть на корабле, черновик мне принесешь…

Один за другим вытягивались корабли с рейда, пятнадцать линейных кораблей, фрегаты занимали свои места в ордере. Апраксин переходил от борта к борту, раздраженно вскидывал трубу. «Совсем распустились командиры. Паруса не обтянуты, такелаж разболтан, строй не держат, сигналы флагмана выполняют медленно, кое-как…»

Стали на якоря у Красной Горки, и началось невероятное — без разрешения флагманов на берег отправились шлюпки с капитанами, зачастили в гости друг к другу, так же поступали и их помощники, корабль оставляли на неопытных офицеров. Апраксин собрал командиров, пропесочил…

Три месяца крейсировала эскадра в море. Иногда вдали просматривались паруса английских, датских, шведских фрегатов. Обнаружив русскую эскадру, ложились на обратный курс, уходили за горизонт.

В плавании вскрылись неурядицы. Апраксин вновь собрал капитанов. В салоне сошлись почти одни иноземцы. Снисходительно слушали адмирала. Раньше Петр сурово карал за малейший проступок, деньги ведь им платили немалые. Теперь-то власть переменилась, императрица не русская.

— Во время экзерсиций в ордер баталии себя поставить не можете! — распекал командиров адмирал, а сам чувствовал, слабеют нити управления. «Почуяли, стервецы, рыба с головы гниет», — чертыхался про себя адмирал.

Осенью, вернувшись в Кронштадт, в приказе по итогам плавания напомнил командирам прорехи: «Мало, что не все корабли непорядочно и своему командиру флагману не следовали; даже в боевом строю некоторые капитаны шли не так, как по морскому искусству довлеет», взыскал с нерадивых, раздал «фитили»…

В Петербурге стояли у стенки нагруженные товарами фрегат и гукор, ожидали распоряжения Адмиралтейств-коллегии.

В Адмиралтействе достраивался стопушечный линейный корабль «Петр I и II», сооруженный по чертежам Петра I. Главным строителем был Федосей Скляев. Слегка сгорбленную его фигуру адмирал распознал издалека. Вместе зашагали по мосткам на палубу. В пустынных артиллерийских деках гулко отражались звуки шагов.

— Лебединая песня Петра Алексеевича, — грустно проговорил Федосей, поглаживая свежеструганные переборки.

Вечером, как часто бывало, Апраксин пригласил к себе Скляева. Вспомнили минувшее, судачили о настоящем.

— Данилыч-то остервенился вовсе, — как бы жалуясь, сказал Скляев, — идет мимо, не замечает. Носится, хватает все без разбору, все ему мало. У Собакина на верфи тащит без спроса и дуб, и сосну, гвозди и железо, не гнушается. Государыне-то все ведомо.

— А пошто ей? Было время в одной постели с ним валялась, — ухмыльнулся Апраксин.

— И нынче любовников завела. Сказывал Гаврила. О том весь Петербург толкует, не скроешь.

— На доклад по делу не пробьешься. Дорвалась. Неделями в загуле. Ночью веселится, днем дрыхнет…

Меншиков, мечтая стать полновластным властелином, убедил Екатерину создать вместо Сената Верховный тайный совет. Ему подчинили армию и флот, «чужестранные» дела.

Вместе с Апраксиным в Совет вошел и герцог Гольштинский, муж Анны Петровны, дочери Петра I и Екатерины. Герцог претендовал на землю Шлезвиг в Европе. Кроме него, к ней примерялись Англия и Дания.

Весной 1726 года канцлер Головкин предупредил Апраксина:

— Из Лондона доносят, лорды посылают эскадру к нам, прощупать силу.

— Пускай идут, потягаемся, — ответил Апраксин, но на душе стало неспокойно.

За четыре месяца казна не додала флоту полмиллиона рублей. Две недели толкался Апраксин во дворце, пока добился приема.

— Государыня, нынче кампания опасная предстоит, аглицкие и датские эскадры ожидаются по известным причинам. На корабликах вполовину паруса обветшали, а то и сгнили, порохового зелья на треть запаса в магазинах, офицерам и матросам жалование не плачено.

— Ну, так ты спроси у князя, что надо.

— Деньги надобны, государыня, а их нет в казне.

— Стало быть, подати не собрали. Ежели появятся, все тебе будет.

Адмирал не привык толочь воду в ступе, откланялся, а сам подумал: «Графов новых заводишь, вотчины раздаешь ни про што, а воям копейки не сыщешь».

Вернувшись в коллегию, вызвал Крюйса:

— Корнелий Иванович, сочти, какие на сей день у нас расходы неотложные.

— Ваше превосходительство, без того знаю, тыщи две на круг.