Федор Апраксин. С чистой совестью

Фирсов Иван Иванович

— Монастырь наш невелик, государь, но знатен, пять веков бодрствуем со времен Александра Ярославича, — неторопливо рассказывал игумен о нехитром монастырском хозяйстве. — Позволь, государь, полюбопытствовать, надолго ли в наши края?

— Все-то ведать желаете, — усмехнулся царь. — Охоту имею на водную усладу вашу, на озерко полюбоваться.

— Дело доброе. — Дионисий поправил свечу. — От предков идет, да позабыто теперь многое, а то и поневоле.

— Пошто так? — Петр удивленно поднял

брови.

— Кои-то лета, государь, люд да земли наши древние от межусобиц страдают, мнут друг дружку на радость недругам, а преж в сих местах Русь становилась.

Игумен покосился на уронившего голову Меншикова. Петр шлепнул его по затылку, толкнул задремавшего Федора. Тот вздрогнул, посмотрел на сидевшего рядом брата.

— От озерка нашенского, государь, до матушки-Волги рукой подать. Рыбаки наши туда рыбку везут, — нараспев закончил Дионисий, глядя на задумавшегося царя.

Из раскрытого оконца потянуло прохладой соснового бора, за монастырской стеной вековые стволы слегка поскрипывали, будто переговаривались о былом.

— Да-а, — Петр откинул голову, — постигать многое еще надобно, однако разумею, — повернулся к Федору, — подле маменькиного подола сидя, многое не проведаешь, а должно про все знать.

Кивнув на полусонного Меншикова, Дионисий произнес:

— Коли искус есть, о том позволь после поведать. — Игумен привстал. — А нынче время позднее, государь, почивать бы пора, чай, не побрезгуешь обителью нашей?

Алексашка примостился на полушубке у дверей царской горницы. Апраксины расположились в дальней опрятной келье, на деревянных лежанках.

— Слышь, Петр, — ворочаясь, сказал Федор, — чудное дело затеял государь, да, видать, оно крепко в его башке засело.

— Пожалуй, так, — зевнул Петр, — токмо не усматриваю в том никакой услады, блажь нашла чередой на Петра Лексеича…

Но водная утеха, видно, глубоко захватила царя.

Поутру, нетерпеливо отстояв литургию в церкви и поклонившись святым — все набожной матушке-царице утешение будет, — он заторопился к Трубежу.

У самого уреза, на левом берегу речки, там, где Трубеж впадает в озеро, стояли десятка четыре рыбацких лодок. Вокруг них хлопотали рыбаки. Еремеев приводил в порядок самую большую лодку — карбас. Из нее уже выгрузили сети, очистили от рыбьей чешуи, успели вымыть днище. Когда подошел Петр, артельщики сноровисто ставили мачту, потом тут же приладили рейку с парусом. В стороне стояли потешные, с любопытством глядя на ловкую работу. Вместе с рыбаками орудовали только Скляев, Воронин, Кикин. Следя за их быстрыми руками, Петр пошутил:

— Быть вам верховодами утехи водяной. — И, помолчав, задумчиво добавил. — Токмо сие, видать, не в одночасье творится, а потому постигать многое надобно. — Поманил Апраксиных: — Садитесь в лодку с парусом, за мной двигайтесь.

Стоявший рядом Еремеев, поклонившись, остановил жестом Апраксиных.

— Дозволь, государь. — Петр нетерпеливо кивнул. — В артели нашей порядок испокон блюдут. Твои товарищи пойдут с Антипом, но дозволь мне по делу распорядиться.

Петр насмешливо глянул на Еремеева, перевел взгляд на Апраксиных:

— Валяй.

Еремеев крикнул Антипа, не спеша что-то растолковывал ему, показывая на озеро. Закончив, так же неторопливо, вразвалку подошел к царю, поклонился:

— Все справлено, государь, мочно отчаливать.

Утро выдалось прохладнее вчерашнего, с устья Трубежа тянуло ветерком. Меншиков первым забрался в карбас, хотел дернуть за снасти, поднять парус, но Кузьма схватил его за руку:

— Погоди. Ежели парус враз поднять, не отчалив от пристани, карбас поворотит, на меляку сядем. А если, не дай Бог, подует буйный ветер, то и беды не оберешься.

Кузьма взял руль и кивнул рыбакам:

— Прогоньте-ка нас от пристани!

Антип с дюжиной артельщиков стали по борту карбаса, разогнали его и толкнули напоследок в корму. Карбас вышел на середину речки и, подхваченный течением, медленно направился к устью Трубежа.

— Ну, — зыркнул голова на Меншикова, — теперича рот не разевай! Подымай враз, — махнул рукой, — давай!

Парус не поднялся еще до половины мачты, а карбас, повинуясь неведомой силе, чуть увалился и медленно стал набирать ход. Спустя несколько минут он уже миновал устье и заскользил по чуть рябоватой поверхности озера, оставляя за кормой пенистый бурун.

— Поживи с наше да пожуй с нами каши, — ухмыляясь, проговорил под нос Антип, подходя к лодке, в которой уже сидели Апраксины и Скляев.

— Нынче велено мне вас выхаживать на озерке, — сказал он, впрыгнув в лодку, — стало быть, ремеслу обучать. Перво дело — парус и машт.

Антип выбросил на пристань парус с рейками, расстелил холстину, пояснил, что к чему: какие снасти крепят парус к мачте, какие управляют им. Скляев вылез на пристань, стал ощупывать каждую веревку, разглаживать складки паруса. Федор слушал внимательно, а Петр зевал, поглядывая на столпившихся вдали девок.

Прикрепив рейку к мачте, Антип распорядился:

— Значит, ты, Федосейка, с парусом управляться станешь, вы, сударь, — он кивнул Федору, — со мной рядышком, а вы, ваше степенство, — сказал с усмешкой, чуть поклонившись Петру, — за сидельца, стало быть, посередке.

Осмотревшись по сторонам, Антип глянул вперед, вниз по течению, багром протянул лодку и кормилом направил ее на стремнину.

Подхваченная течением, лодка медленно двинулась к устью Трубежа.