Федор Михайлович Достоевский

Белов Сергей

Летом 1877 года Достоевские проводят в имении брата Анны Григорьевны «Малый Прикол», в десяти верстах от города Мирополье Курской губернии. В конце июня Достоевский уезжает из Курской губернии в Петербург для выпуска летнего номера «Дневника писателя». Зная, что Федор Михайлович уже давно хотел побывать в селе своих родителей Даровое в 150 верстах от Москвы, где последний раз был в далеком детстве, Анна Григорьевна уговорила его на обратном пути из Петербурга в Мирополье остановиться в Москве, а затем заехать в Даровое.

Но перед поездкой в Даровое Достоевский проводит в Петербурге три «ужасных» дня. Он не получает писем от жены (забыл под влиянием приступа эпилепсии, что договорился с Анной Григорьевной о посылке

ему писем через дворника их петербургского дома) и в ожидании их посылает Анне Григорьевне отчаянные письма: «Аня, последние три дня я провел здесь ужасно. Особенно ночи. Не спится. Думаю, перебираю шансы, хожу по комнате, мерещатся дети, думаю о тебе, сердце бьется (у меня в эти три дня началось сердцебиение, чего никогда не было). — Наконец начнет рассветать, а я рыдаю, хожу по комнате и плачу, с каким-то сотрясением (сам не понимаю, никогда этого не бывало)… Проклятая поездка в Даровую! Как бы я желал не ехать! Но невозможно: если отказывать себе в этих впечатлениях, то как же после того и об чем писать писателю! Но довольно, обо всем переговорим… Целуй детей бессчетно. Вчера Федино рождение, какой грустный день я вынес Господи, да выносил ли когда что мучительнее…»

Анна Григорьевна снова угадывает потребности творческого гения мужа. Достоевский посещает бывшее отцовское имение Даровое, гуляет в роще Черемошни и погружается в воспоминания детства. Этот издавна знакомый пейзаж впоследствии войдет в роман «Братья Карамазовы».

Благодаря заботам Анны Григорьевны Достоевский преодолел свою последнюю вершину.

Глава одиннадцатая

Последняя вершина

Время создания Достоевским романа «Братья Карамазовы» совпало с организованной вооруженной борьбой против существующей власти.

Выстрел Веры Засулич 24 января 1878 года в петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова, по приказу которого был высечен заключенный революционер Боголюбов, послужил началом долгого и жестокого противоборства между народовольцами и правительством.

Достоевского живо интересует все, что связано с деятельностью людей, вступивших в террористическую борьбу с самодержавием, точнее, его интересует прежде всего и главным образом нравственная основа их поступков, и с этой точки зрения он и решает проблему «преступления и наказания».

31 марта 1878 года писатель присутствует на процессе Веры Засулич. Он говорит о ее выстреле: «…Наказание тут неуместно и бесцельно… Напротив, присяжные должны бы сказать подсудимой: «у тебя грех на душе, ты хотела убить человека, но ты уже искупила его, — иди и не поступай так в другой раз…» 5 февраля 1880 года Степан Халтурин организовал взрыв в Зимнем дворце, но царь остался жив. Писатель и журналист А. Суворин подробно записывает, как он 20 февраля 1880 года посетил Достоевского.

«Он занимал бедную квартирку. Я застал его за круглым столиком его гостиной набивающим папиросы. Лицо его походило на лицо человека, только что вышедшего из бани, с полка, где он парился. Оно как будто носило на себе печать пота. Я, вероятно, не мог скрыть своего удивления, потому что он, взглянув на меня и поздоровавшись, сказал: «А у меня только что прошел припадок. Я рад, очень рад». И он продолжал набивать папиросы…

Разговор скоро перешел на политические преступления вообще и на взрыв в Зимнем дворце в особенности. Обсуждая это событие, Достоевский остановился на странном отношении общества к преступлениям этим. Общество как будто сочувствовало им или, ближе к истине, не знало хорошенько, как к ним относиться.

— Представьте себе, — говорил он, — что мы с вами стоим у окон магазина Дациаро и смотрим картины. Около нас стоит человек, который притворяется, что смотрит. Он чего-то ждет и все оглядывается. Вдруг поспешно подходит к нему другой человек и говорит: «Сейчас Зимний дворец будет взорван. Я завел

машину…» Представьте себе, что мы это слышим, что люди эти так возбуждены, что не соразмеряют обстоятельств и своего голоса. Как бы мы с вами поступили? Пошли ли бы мы в Зимний дворец предупредить о взрыве или обратились ли к полиции, к городовому, чтоб он арестовал этих людей? Вы пошли бы?

— Нет, не пошел бы…

— И я бы не пошел. Почему? Ведь это ужас. Это — преступление. Мы, может быть, могли бы предупредить».

20 февраля 1880 года народоволец И. О. Млодецкий совершил покушение на начальника Верховной распорядительной комиссии по охранению государственного порядка и общественного спокойствия М. Т. Лорис-Меликова. 22 февраля Млодецкий был казнен. Достоевский присутствовал на этой казни.

29 февраля 1880 года писательница С. И. Смирнова записывает в своем дневнике: «…Пришел Достоевский. Говорит, что на казни Млодецкого народ глумился и кричал… Большой эффект произвело то, что Мл [одецкий] поцеловал крест. Со всех Сторон стали гов[орить]: «Поцеловал! Крест поцеловал»…

24 февраля 1880 года вдова президента Академии художеств графиня Анастасия Ивановна Толстая пишет своей дочери Е. Ф. Юнге: «Сейчас возвратились от Достоевского— я нашла его чем-то расстроенным, больным, донельзя бледным. На него сильно подействовала (как на зрителя) казнь преступника 20 февраля».

Присутствуя на казни Млодецкого, Достоевский мог вспомнить и собственную казнь тридцать лет назад. И хотя писатель уже давно осудил бунт собственной молодости и отвергал также методы народовольцев, которые, как и вообще любое насильственное переустройство мира, для него были совершенно неприемлемы, однако сама идея бунта продолжает волновать Достоевского, и его «бунтарские» размышления наследует Иван Карамазов в романе «Братья Карамазовы».

Но время создания последнего романа — это время сближения Достоевского с людьми совсем другого круга, чем народовольцы.

В начале 1878 года к Достоевскому приходит воспитатель великих князей Д. С. Арсеньев и передает ему желание царя познакомить с ним своих сыновей, на которых он мог бы оказать своими беседами благотворное нравственное влияние. Достоевский выполняет желание Александра II. Писатель прекрасно помнил, что такие же функции воспитателя исполнял при будущем императоре Александре II его любимый поэт В. А. Жуковский. Здесь не было даже и тени намека на раболепство. Дочь писателя вспоминала: «…Очень характерно, что Достоевский… не хотел подчиняться этикету двора и вел себя во дворце, как он привык вести себя в салонах своих друзей. Он говорил первым, вставал, когда находил, что разговор длился достаточно долго, и, простившись с цесаревной и ее супругом, покидал комнату так, как он это делал всегда, повернувшись спиной… Наверное, это был единственный раз в жизни Александра III, когда с ним обращались как с простым смертным. Он не обиделся на это и впоследствии говорил о моем отце с уважением и симпатией. Этот император видел в своей жизни так много холопских спин!..»

Однако попытки приблизить позднего Достоевского только лишь к правительственным кругам (или, наоборот, другая крайность — сблизить его с народовольцами) являются несостоятельными. Он всегда оставался сам по себе, с верой в собственное призвание, в свое искание истины. Конечно, представления писателя о желаемом русском государстве не выходят за пределы демократизированной концепции славянофилов о патриархальном православном царе, который, как добрый отец, правит страной в союзе с крестьянским народом и возвратившейся к народной почве интеллигенцией, в согласии с евангельским законом. Но в записной тетради Достоевского встречаются и такие слова: «Я, как и Пушкин, слуга царю, потому что дети его, народ его не погнушаются слугой царевым. Еще больше буду слуга ему, когда он действительно поверит, что народ ему дети Что-то очень уж долго не верит».