Фельдмаршал должен умереть
Шрифт:
— Умбарт поведал мне, что, появившись здесь, на лигурийском побережье, вы тотчас же оказались в камере гестапо, — молвил Скорцени. При этом он пытался узнавать места, которые простреливал во время боя из пулемёта и из которых пытались пристрелить его самого.
Остатки машины уже успели столкнуть с ближайшего обрыва, вторая машина, с изрешеченными бортами, была отбуксирована на опушку леса. Но вся местность поблизости от виллы всё ещё источала гарь, ветки деревьев были иссечены осколками, а зависший на вершине гранитного утёса автомат, который, очевидно, забросило туда взрывом, превращал эту красноватую глыбу в идеальный постамент памятника Второй
— Так оно всё и случилось, господин штурмбаннфюрер. Это были страшные дни. Просто не верилось, что удастся вырваться на свободу.
— И всё же удалось.
— Только благодаря вам.
Скорцени, шагавший чуть впереди Шварца, остановился и резко оглянулся.
— Благодаря мне?! Послушайте, вы, всё ещё не расстрелянный баварский сепаратист!.. — полушутя, но от этого не менее грозно проговорил он. — Ваше молчание я ценю куда больше ваших недомолвок. Очевидно, вас удалось спасти Умбарту.
— Он слишком труслив для этого и слишком невлиятелен. Это сделала княгиня Сардони. Узнав о моём аресте, она явилась к руководителю гестапо и, очевидно, переспав с ним, намекнула, что я — строго засекреченный агент и личный друг Скорцени.
Замешательство, в которое Шварц пытался ввергнуть Отто, развеялось на удивление быстро. Мало того, Скорцени отреагировал так, как способен был реагировать в подобной ситуации только… Скорцени:
— А вас это, конечно, возмутило, ибо вы, лично вы, Шварц, другом и агентом Скорцени себя не считаете. Не говоря уже о «строго засекреченном» агенте, — воинственно осклабился обер-диверсант рейха.
— Оказавшись на свободе, я почувствовал себя не только вашим агентом, но и вашим рабом. Но для меня важно было еще и другое: убедившись, что подействовало ваше имя, я таким образом понял, что в гестапо меня засадили не по вашей воле. То есть вы к этому не причастны, несмотря на всю вашу нелюбовь к баварскому сепаратизму и ордену иллюминатов.
— … К которому вы все еще преступно принадлежите, Шварц, хотя прекрасно осведомлены, что в рейхе масоны — вне закона.
— …К которому я, извините, никогда не принадлежал. — Они стояли на гряде, склон которой круто сбегал к морю. Подозрительный взгляд Скорцени баварский сепаратист выдержал спокойно, не отводя глаз, всматриваясь в каменистую зелень противоположного берега залива. — Зато с ним тесно связана княгиня Сардони, если, конечно, для вас это имеет какое-то значение?
— Странные вопросы вы сегодня задаете, мсье Шварц.
— Признаю, что этот мой вопрос — непростительное любопытство. Однако предвижу, что через княгиню орден иллюминатов попытается заполучить вас. Если не сейчас, то уж, во всяком случае, после войны.
— Значит, на вас у иллюминатов тоже есть свои виды, баварский сепаратист и фюрероненавистник Эрнст Шварц, проходивший в мюнхенской полиции по делу о растлении несовершеннолетних мальчиков-подростков?
— Господь с вами: моё освобождение — всего лишь мелкая услуга местного гестапо Скорцени, его реверанс в сторону обер-диверсанта рейха. И, ради бога не вспоминайте впредь о моем давнем мюнхенском грехе, — вырисовалась на кирпично-пепельном лице Шварца гримаса прискорбия. Он знал себе цену и никогда не пытался выглядеть значительнее, нежели был на самом деле. — Кстати, гонцом ордена может стать не только княгиня, но и любой другой человек, которого вы хорошо знаете и с которым можете говорить совершенно откровенно.
— А вы и есть именно такой, близкий мне человек?
«Неужели люди, которые рекомендовали мне Шварца как масона, ошибались? — недовольно проворчал про себя Скорцени. — Не может такого быть! Разве что их сбило с толку то, что будущим владельцем «Солнечной Корсики» заинтересовались масоны. Однако, похоже, что для них Шварц действительно всего лишь «гонец к Скорцени».
— Но учтите, Скорцени, что масонам всегда трудно отказывать в их просьбах и предложениях.
— Просто отказывать им следует решительно.
— Это тоже могут позволить себе немногие. Тем более что не обязательно становиться масоном, можно оставаться всего лишь другом масонской ложи. Для них это тоже вполне приемлемо.
— Существенная подсказка, — согласился обер-диверсант рейха. — Ладно, агент «Баварец», с масонами мы как-нибудь разберемся. Но замечу: некоторые из высокопоставленных франкмасонов всё ещё не поняли, что организация С С более подготовлена к будущим сражениям на тайных фронтах Европы, более организована и вооружена, нежели их масонская рать. И в этом их ошибка. Однако мы в состоянии в любое время отрезвить их.
— Убежден, что они ищут не вражды, а сотрудничества, — смиренно заверил его баварский сепаратист.
— Иначе не стали бы столь тесно связываться с княгиней Сардони, а также с владелицей еще одной виллы, «Карпаро», баронессой фон Эслингер и их людьми, существующими на деньги «папессы», а следовательно, Святого Престола. У вас возникли какие-то просьбы, агент Баварец?
— Было бы неплохо, если бы местное гестапо и СД оказались официально извещенными о наших с вами связях и о том, что я действительно ваш агент. Коль уж вы сами изволили называть меня «агентом Баварцем».
— Я позабочусь о том, чтобы местные службы гестапо и СД не трогали вас. Но если вы когда-нибудь решите, что масоны — более надежные покровители, нежели СС, никакая княгиня запугать этих амбалов какими бы то ни было страшными именами не сумеет.
И вот тут Скорцени услышал то, чего никак не ожидал услышать от «баварского сепаратиста»:
— Да не собираюсь я отрекаться: ни лично от вас, ни от масонов или СС, — пожал плечами Шварц. — Объединив эти две силы — масонов и СС, — мы станем непобедимыми. Разве есть нечто такое, что может разделить масонов и всемирную организацию СС, которая, конечно же, станет всемирной и которой не дано погибнуть даже вместе с гибелью рейха. А главное, во главе которой будет стоять новый, покрывший себя славой вождь, — многозначительно посмотрел Шварц в глаза обер-диверсанта рейха.
«Вот, оказывается, для чего ты понадобился масонам! — подумал себе Скорцени, только теперь осознавая, сколь уместной и своевременной оказалась его беседа со Шварцем. — Возникла идея воссоединить два могущественных ордена — масонов и СС. Или, точнее, подчинить СС, которая вскоре окажется без покровительства фюрера и рейха, да и вообще как бы не у дел, масонству. Хотя почему бы не наоборот? Впрочем, к этому вопросу у нас ещё будет время вернуться».
Скорцени спустился к кромке моря, зачерпнул ладонью воды и хотел омыть лицо, но, вспомнив, что где-то здесь, на дне, покоятся убитые им партизаны, выплеснул её. Обер-диверсант вдруг с ужасом подумал, что однажды, возможно, таким же утром, он откроет для себя, что война завершилась. И кем он, «человек войны», предстанет тогда перед миром? Кто он таков — в глазах странного, свыкшегося с войной мира? «Остаток своей жизни, — сказал себе штурмбаннфюрер, — ты маниакально будешь думать о тех, кого убил ты сам, и кто намеревался, но не сумел, убить тебя».