Фельдмаршал должен умереть
Шрифт:
— Тогда почему вам так жаль Роммеля? Сейчас гибнут сотни тысяч германских мужчин. Гибнут честно, в бою, за фюрера и Германию. Чего нельзя сказать об участнике заговора против фюрера, фельдмаршале Роммеле. Ему бы молить Господа за то, что Гитлер пощадил его: ни разжаловал, ни казнил, и даже ни судил, а позволил уйти, сохранив честь и мундир. Как бы кто ни относился сейчас к фюреру, но все вынуждены будут признать, что в отношении Роммеля он был снисходителен, как ни к одному из заговорщиков.
— Причем здесь Роммель?
Бургдорф ощутил, что горло его сжимают тиски жажды. Одна рука
— Тогда о чем мы говорим? — неудовлетворённо спросил он, так и не дотянувшись ни до одного из этих источников.
— Мне ведь не Роммеля жаль. Мне искренне жаль вас, генерал.
46
Проснувшись, Шмидт приподнялся на локте, и какое-то время всматривался в окно, занавешенное пеленой осеннего тумана, щедро замешанного на удушливом берлинском смоге. Всю ночь ему снилось, что он плывёт на корабле, том самом, что увозил африканские сокровища фельдмаршала, поэтому даже теперь, проснувшись, всё ещё чувствовал себя так, словно, сдерживая тошнотную усталость качки, смотрит в иллюминатор своей каюты.
«Только вот подполковника Крона ни в этой каюте, ни на корабле уже нет, — напомнил себе барон. — Как нет уже и обер-лейтенанта Кремпке, командора Аугштайна, а также подавляющего большинства солдат охраны и членов экипажа».
«Каждый бриллиант должен погубить столько жизней, сколько в нём каратов, — изрек марокканский ювелир-араб, у которого Шмидт, по поручению Роммеля, консультировался по поводу двух камней, чья ценность показалась фельдмаршалу сомнительной. — Только после этого он приобретает свою истинную красоту и очаровательность. После чего, как правило, достаётся отъявленнейшему из негодяев».
А что, всё может быть…
«Вы знаете, почему Наполеон остался без короны и без империи? — спросил этот ювелир. — Вы, конечно, скажете, что причиной явилось его поражение в битве под Ватерлоо. Но поражение на этом поле — не причина, а следствие. Причина же кроется в том, что императору подсунули бриллиант «Регент», которым он приказал украсить рукоять своей шпаги. На «Регенте» уже была кровь человека, нашедшего этот камень. Однако в нём таилось слишком много каратов, чтобы он мог удовлетвориться одной жертвой».
— Если этот ювелир прав, то сколько же тогда жизней понадобится, чтобы искупить кровью все сокровища Роммеля?! — вслух ужаснулся барон фон Шмидт, поднимаясь со своей «усыпальницы» и принимаясь за утренний туалет. — А главное, кому же они, в конце концов, достанутся? Кто тот «отъявленнейший из негодяев», в чье владение они в конечном итоге перейдут? А теперь скажи мне, — обратился он к своему отражению в мутноватом зеркале, у которого брился. — Перед судом Господа и Сатаны ты, лично ты, за такого отъявленнейшего смог бы сойти?
— Задатки, в общем-то, есть, — ответил он сам себе после некоторого колебания. — К тому же пока ещё остается время, чтобы развить их.
47
Адъютант Скорцени оказался подчеркнуто пунктуальным: телефон ожил ровно в девять, как только Шмидт успел запить свой с вечера приготовленный бутерброд с колбасой холодным кофе из небольшой фляги. К еде он всегда старался относиться по-спартански.
— Как бы вы ни удручались по этому поводу, господин оберштурмбаннфюрер, заниматься вами поручено почему-то мне, — явно старался подражать своему командиру Родль. Однако после всего того, что барон узнал вчера по поводу гибели обер-лейтенанта и смерти фельдмаршала, он готов был простить гауптштурмфюреру любые его вольности.
— Наоборот, это воодушевляет меня, — почти искренне заверил он.
— Тогда спускайтесь вниз, я жду вас у машины.
Выйдя из отеля, Шмидт с опаской покосился на двух верзил в штатском, равнодушно посматривавших в его сторону.
— Это мои парни, — успокоил его адъютант Скорцени. — «Коршунам Фриденталя» порой не мешает испытать себя в роли телохранителей. Тем более — телохранителей барона фон Шмидта. Не возражайте, барон, всё, как приказано Скорцени: личная охрана, эскорт мотоциклистов, «Баденвайлерский марш» [33] и прочие атрибуты…
33
В Третьем рейхе «Баденвайлерский марш» был официально объявлен «маршем фюрера», и его предписывалось исполнять в особо торжественных случаях, даже если сам фюрер на торжествах не присутствовал. — Примеч. авт.
Ни эскорта, ни марша не последовало, зато эти двое громил сели в такой же подержанный «опель», в каком прибыл Родль, и принялись неназойливо сопровождать их. Вначале Родль внимательно наблюдал за их машиной, затем попробовал оторваться, чем очень заинтриговал Шмидта, наконец выругался и заявил:
— Придётся изменить маршрут и заманить их к Главному управлению имперской безопасности.
— Так это что, слежка?! — изумился Шмидт.
— Нечто, напоминающее слежку.
— Значит, это не ваши люди?
— Будем считать их «почетным караулом».
— Но это немыслимо: в центре Берлина — слежка за машиной Скорцени! Кто может позволить себе такое?!
— О том, что это одна из машин Скорцени, им ещё только надлежит узнать. Точно так же, как Скорцени интересно будет узнать, кого представляют сами эти молодчики.
— Вы же сказали, что это ваша личная охрана, дерь-рьмо!
— Лестный отзыв об адъютанте Скорцени, — невозмутимо улыбнулся Родль.
— Но я-то имел в виду не вас, — своеобразно извинился Шмидт, — а то окопное дерь-рьмо, которое преследует нас.
— Что, конечно же, смягчает вашу участь.
В двух кварталах от здания Главного управления имперской безопасности Родль завёл машину в огромный внутренний двор и, петляя по нему, остановился у одного из подъездов. Машины преследователей видно не было, но Родль не сомневался, что они рядом.
На дверной звонок отозвалось четверо громил, на полупьяных рожах которых выражение вины за своё существование слегка затуманивалось ещё более выразительным желанием мгновенно выполнить любой приказ повелителя.