Фельдмаршал Румянцев
Шрифт:
Удивленный такой настойчивостью неприятеля, Вейсман вскоре узнал, что визирь прислал подкрепление из Бабадага и фирман, в котором приказывалось непременно взять город и ретраншемент. За невыполнение приказа коменданту крепости грозила смерть. Ясно было, что визирь не успокоится, пока не разобьет отряд Вейсмана. И командующий отрядом принял решение об отходе в Измаил, тем более что на острове, как доносили курьеры, произошли тяжелые бои с десантом неприятеля, задумавшего во что бы то ни стало выбить оттуда батарею русских.
Но дело было сделано, рисковать больше не имело смысла, и Вейсман, погрузившись с отрядом на суда, вернулся в Измаил.
– Надобно всю нашу армию известить о сей знаменитой за рекою Дунаем победе, – сказал Румянцев. – Передайте мои поздравления виновнику оной прехраброму и столь предприимчивому генералу и кавалеру фон Вейсману. Из сего донесения, – Румянцев показал на пакет Вейсмана, – я вижу, что вы везде были в сих атаках как храбрый адъютант при храбром генерале, везде доставляли повеления войску. Генерал ваш, – Румянцев сделал ударение на последнем слове, – рекомендует вас как расторопного и неустрашимого воина. И с удовольствием я послал бы вас к всемилостивейшей императрице нашей с реляцией, предавая вас высочайшему ее императорского величества благопризрению, но не могу рисковать… Не могу отправить вас из-за карантинных кордонов, где вы, как новенький, можете долго просидеть, а в Петербурге не любят долго ждать победных реляций: перемена курьера задержит сие известие.
…Шли дни, недели. Румянцеву стало известно, что нападение на Тульчу оказало серьезное воздействие на дальнейший ход военных событий. Оказывается, накануне сюда прибыл сам визирь и остался доволен прочностью укреплений, внешним видом отборных войск, которые в скором времени он предполагал бросить на Измаил… И вот две тысячи русских храбрецов на виду всего гарнизона захватили сильно укрепленный ретраншемент, отбили несколько атак конницы, нанеся ей серьезный ущерб, уничтожили множество неприятельских двух-и трехмачтовых кораблей, галер и кончебасов, восемь орудий забрали с собой, а пятнадцать заклепали. Так Вейсман сорвал готовящийся неприятельский поиск. После этого турки и думать перестали о нападении на Измаил и в ужасе причитали:
– Видно, пришла воля Божья, чтоб погиб народ наш!
Но все это были лишь частные столкновения. Румянцев ждал активных действий со стороны турок. По его сведениям, Константинополь всерьез готовился продолжать битву за Дунай и придунайские княжества, а потому необходимо быть готовым ко всяческим неожиданностям. Тем более что невозможно предугадать, где визирь собирается начать военные действия. Во всяком случае, в любую минуту мог начать их виддинский комендант Муссун-оглы: в Крайове наших войск уже не было, и он легко и беспрепятственно мог идти на Бухарест. В Бабадаге, Тульче и Исакче тоже было сосредоточено немало турецкого войска.
Румянцев выжидал, внимательно наблюдая за всеми передвижениями неприятеля. Особо беспокоил его правый фланг, Валашский корпус, где так часто менялись командующие и где так много происходило всяких беспорядков. Турно и Журжа, как занозы в здоровом теле, все больше напоминали о себе.
Румянцев сделал все для того, чтобы Валашский корпус мог перейти к активным действиям против так позорно отданной неприятелю Журжи. Слева безопасность его обеспечивает сильная команда генерала Ржевского. Неподалеку – корпус генерала Боура, который в случае чего может быстро прийти на помощь и тому и другому. Румянцев предписал Эссену собрать военный совет и обсудить, «как бы наилучше – попытками ли прямыми или движением, кажущим оные, – утеснить неприятеля и изгнать из нашего берега и вывести свой корпус из нынешнего недвижимого состояния».
Но в июле активные действия прекратились. Обильные дожди переполнили многочисленные речки и ручьи, разлившиеся повсюду, дороги развезло. Дунай с его притоками вышел из берегов и стал непреодолимой преградой для военных действий с обеих сторон.
В эти дни высокого паводка Румянцев острее ощутил необходимость сильной речной флотилии, такой же, как у турок. Кое – что русские отбили у них, кое-что успели построить, запорожские суда стали активнее использовать в наших военных операциях. Но это было очень мало… Со всякою поспешностью Вейсман и ему подчиненный капитан Нагаткин должны снарядить приведенные в Измаил захваченные турецкие суда для дела на воде.
Все эти размышления фельдмаршала воплощались в ордера, которые штаб его рассылал по назначению. Заботило Румянцева и полное отсутствие связи с командующим Валашским корпусом Эссеном. Июльское наводнение было настолько сокрушительным, что сорвало мост в Максименах и унесло в Дунай, реки Аргис и Сабор вышли из берегов, образовав обширный общий бассейн, мосты на Дембовице и Яломице были разрушены. С большим трудом было доставлено донесение Эссена, в котором он выражал готовность начать наступательные действия против Журжи. Румянцев не понимал этих странных намерений нетерпеливого генерала, не желавшего считаться со стихийным бедствием, которое играло на руку неприятелю, скрывавшемуся за крепостными стенами. А генерал Эссен, вместо того чтобы подождать, пока спадет вода и реки войдут в свои берега, намеревался двинуться к Журже обходом справа, минуя реки Сабор и Клинешты, тогда как надо стараться выманить противника в поле, заманить его в какую-нибудь неудобь и нанести поражение. А потом уж идти к Журже и попытаться с ходу ее взять. Румянцев отменил эту операцию Эссена как недостаточно продуманную и советовал ему более тщательно, используя знание местных условий, готовить наступательные действия.
Вода начала спадать, повсюду были видны следы ее разрушительного действия.
Эссен двинул свой корпус к Журже, но высланные вперед разъезды нигде не встречали неприятеля. И вскоре стало ясно, что никакие маневры русского корпуса не заставят неприятеля выйти из крепости. В ней, как сказали захваченные пленные, было уже около 15 тысяч войска, из них 10 тысяч конницы. Стало также известно, что неприятель собирается покинуть Журжу, потому что не запасает провианта впрок, а подвозит лишь на два-три дня.
3 августа неприятель наконец-то заметил приближение корпуса Эссена и выслал на разведку конный отряд. Казаки и арнауты заманили его в поле и навели на Ахтырский гусарский полк. Стычка между ними была недолгой. Выскочившие из засады гусары налетели на турок, которые тут же ушли в крепость, оставив на поле убитыми до тридцати человек. Этот частный успех, видимо, вскружил Эссену голову, и он решил без тщательной подготовки идти на штурм крепости.
Атака Журжи 7 августа 1771 года была настолько неумело и торопливо проведена, что стала горьким уроком для всей армии. Военный историк Петров, тщательно изучив рапорты и донесения оставшихся в живых участников этого штурма, писал: «Главною причиною неудачного приступа к Журже была чрезвычайная потеря в офицерах, которые, находясь всегда впереди, подавали пример мужества солдатам, но зато первые и стали жертвою своей храбрости. Оробевшие солдаты, не видя более своих начальников, с которыми были готовы на все, – видя убитыми храбрейших из своих товарищей, не могли уже решиться идти по их следам. К тому же неприятель, вопреки полученным о нем сведениям, имел твердую решимость защищать Журжу, углубил ров ретраншемента и впустил в него воду, что было нам неизвестно. Наконец, Эссен мало обратил внимания на совет Румянцева и почти не воспользовался действием своей артиллерии; а для штурма было взято мало лестниц, так что только по десяти человек в каждой колонне могли всходить разом на бруствер. Ясно, что неприятель мог легко сбивать их в ров пиками и крючьями. Напротив того, если б для атаки войска каждой колонны были разделены на батальоны с общим резервом, тогда, во-первых, огонь неприятельской артиллерии не вырывал бы глубоких рядов общей колонны; во-вторых, силы его были бы раздроблены, и на вал могло бы взойти втрое или вчетверо большее число атакующих».
Эссен, простояв сутки у Журжи, ушел со своим корпусом за реку Аргис. И августа в рапорте Румянцеву, рассказывая о подробностях штурма, называет его «несчастием, которое, предохранив его от великих опасностей, обременяет его жизнию».
Это было несчастьем не только для Эссена, но и для Румянцева… За несколько часов потерять почти всех офицеров, потерять нити руководства штурмом и почти треть всего корпуса – такова была цена этого ночного безумия генерала Эссена. В реляции Екатерине II Румянцев писал, что он не смеет, не будучи свидетелем делу, «заочно положить нареканиев ни на чьи упущения в сем неприятном случае. Смерть и раны многих свидетельствуют, сколь довольно тут было стремительного усердия приобресть победу, жребий коей не всегда в человеческой власти». Но вместе с тем он четко высказывал обвинения в адрес главного командира, который не употребил в пользу сведения инженеров и генералов о положении тамошних укреплений… Сколько уж раз была сия крепость в их руках, а, узнав об укреплениях, можно было бы так направить движения колонн для произведения нужного дела, чтобы не испытывать больших затруднений, кои можно было б предусмотреть. «Велел ему, – писал Румянцев, – во-первых, начать попытку на ретраншемент действием артиллерии, стреляя залпом из многих пушек… чем бы и прикрывать могли свой приступ, и отнюдь не сходно то с моими мыслями, что он атаку зачал ночью, когда все случаи к смятению легко происходят, и, приступ делая на ретраншемент, тащили с собою бесплодно пушки, из коих семь досталось в руки неприятелю… Впрочем, сия потеря под Журжею еще ни в чем не переменяет нашего положения, и неприятель, есть ли бы покусился после сего на какой шаг, везде будет принят достаточным сопротивлением…»