Фельдмаршал Румянцев
Шрифт:
– Да, ваше сиятельство, никакой почтовой связи пока нет…
– Ну, может, курьеры ваши доселе не по той дороге ездят, а может, последний почтовый пост еще не дотянулся до ваших постов. Кто знает, за всем не уследишь… Идите отдыхайте. Через несколько часов будет готов ордер Каменскому. А на словах передайте: необходимо так расположить свои войска, чтобы неприятеля всемерно стеснить в Шумле и запереть его так, чтобы он нигде не мог пролезть в наш тыл и наводить страх на наши войска, действующие на Дунае.
Вошел дежурный генерал и сообщил, что прибыл курьер с рапортом от графа Салтыкова. Из рапорта Румянцев узнал, что две тысячи неприятельской конницы отделились от Шумлы и оказались у него в тылу.
«Еще одно удивительное дело открывают нам действия генерала Каменского под Шумлой. Не перестанут они удивлять меня… Создают странные по своим обстоятельствам картины! Даже трудно представить себе такие обстоятельства: вперед отряжен сильный корпус, чтоб бить, стеснять и запереть наконец неприятеля в его же укрепленных местах. И казалось бы, так и будет. А в это время в тылу наших войск, ничего дурного не подозревающих, появляется две тысячи конницы неприятеля. Что можно подумать по этому случаю? Или плохо установлена против Шумлы стража, или же неприятель взял верх над корпусом Каменского… Вот ведь что можно подумать на месте графа Салтыкова, имея перед собой неприятеля, оказавшегося в нашем тылу… А там и до паники недолго!»
Целыми днями Румянцев не слезал с коня, ничего не упуская из происходящего в армии. Он уже по опыту знал, что за всеми мелочами быта и боевых действий армии нужно наблюдать самому. А то непременно что-нибудь будет упущено или сделано совсем не так, как ему хотелось бы.
Турки же, убедившись, что значительные силы русских перешли Дунай, решили атаковать левый берег: четыре тысячи пехоты отплыли с острова, что против Силистрии, высадились на берег выше и ниже редута и бросились ко рву. Встреченные огнем, а потом и штыковой атакой русских, они отступили. Но в это время суда доставили им подкрепление, после чего турки вновь бросились на редут.
Услышав стрельбу, генерал-майор Лойд, руководивший обороной поста в Ликорештах, выслал подкрепление. Помощь подошла вовремя. Кавалерия и пехота, взаимодействуя между собой, крепко поколотили турок, сбросив их в Дунай. Некоторые из них успели сесть на суда, а многие потонули. Генерал-майор Лойд рапортовал Румянцеву, что из всех сражений, в которых ему случалось быть, он не видел, чтобы такой хороший порядок соблюдался русскими в таком жестоком бою. Турки потеряли убитыми до шестисот человек, чуть менее, чем при Козлуджи.
А граф Салтыков между тем занял город Разград, подвинув свои войска в сторону Шумлы. В тот же день, 21 июня, генерал-майор Энгельгардт осадил Турно, завязав мелкие стычки с турецкой конницей. А вскоре рущукский паша бросил 8 тысяч пехоты и 3 тысячи конницы против отдельного отряда графа Салтыкова. Но командовавший этим отрядом полковник Талызин так организовал оборону, что отбил неприятеля и вскоре сам перешел в контратаку. Турки бежали, оставив на поле боя до 800 человек убитыми.
Асан-бей решил во что бы то ни стало разбить графа Салтыкова и стал ждать подходящего момента, который, как ему показалось, наступил 29 июня. Рано утром 8 тысяч турок во главе с самим Асан-беем двинулись на отдельный отряд подполковника Гинзеля. Под покровом тумана установив батарею на высоте и окружив русский отряд конницей, он приказал атаковать. Гинзель ждал этого нападения. Шесть часов стойко сражались воины его отряда против в несколько раз превосходящего по силам противника. Да так, что заставили его наконец отступить.
Но через некоторое время турки снова предприняли попытку достичь успеха и устремились на каре Астраханского батальона. Но поздно – уже подходили подкрепления, посланные графом Салтыковым. Турки снова повернули назад и бежали до самого крепостного вала. Здесь они потеряли до тысячи человек одними убитыми. А у русских потери составили всего 26 человек.
После этого успеха граф Салтыков приказал войскам еще ближе подойти к Рущуку. Проникшие туда шпионы испортили много колодцев и фонтанов, снабжавших гарнизон и жителей превосходной водой. Это сразу же чувствительно отразилось на моральном духе защитников и жителей крепости. Среди них началось дезертирство…
Между тем Каменский стоял под Шумлой и дожидался удобного случая, чтобы штурмовать ее. Он понимал: крепость, окруженная высокими горами, с западной стороны почти неприступна. С восточной вал и палисад не представляли серьезной преграды. Но вот на южной и северной были возведены нагорные редуты, в которых и расположились основные войска защитников.
Каменский приказал готовить фашины для штурма, а пока плотно запереть неприятеля в крепости, чтобы не было никакой связи с внешним миром. Все дороги были перекрыты. Начали вести траншейные работы. В оставленном неприятелем ретраншементе устанавливали батарею. И верховный визирь понял, что его защитникам не устоять против русских. Тем более, что и здесь началось дезертирство.
А бригадир Заборовский со своим деташементом, пройдя узкой лесистой дорогой, появился за Балканами, вызвав самый настоящий переполох в том краю.
С каждым днем в Шумле ощущался недостаток корма для лошадей.
Глава 4
За столом переговоров
Пришло время мирных переговоров. Верховный визирь еще попытался проявить гордость и высокомерие, предложив Румянцеву перемирие на несколько дней, а потом, после перемирия, прислать «верную и знатную особу, дабы договориться с оной о мире». Но русский фельдмаршал твердо заявил, что он не видит ни малейших причин, чтобы затягивать дело. Однако турки тянули с ответом, упорно не слали своих уполномоченных.
А 3 июля Румянцев вызвал генерал-поручика Глебова, командовавшего корпусом против Силистрии.
– Федор Иванович! – приступил сразу к делу фельдмаршал. – Пришло время мирных переговоров. Мне необходимо быть в Кучук-Кайнарджи, куда должны прибыть турецкие уполномоченные. В мое отсутствие поручаю вам здешние войска в команду.
– Благодарю за доверие, ваше сиятельство! Наконец-то! Так надоела война!
– Ваша опытность в военном искусстве мне известна, и вы ничего не упустите по своей должности, – продолжал Румянцев, – но считаю потребным изъяснить вам, что положение неприятеля незавидное. Конечно, можно было б теперь атаковать его в укреплениях. Но это не нам окажется полезным, а неприятелю: ведь он давно приготовился к обороне. А потому пусть он будет в Силистрии заперт. А вы со своей частью войск останетесь на месте, соблюдая все необходимые предосторожности. Вы знаете коварство турок.
– Да уж, немало терпели от них за эти годы. Так и жди какой-нибудь выходки, – сказал генерал.
– Ну, вы знаете, что полковник Розен со своим отрядом действует в Афлатаре. Он остается в вашем подчинении, должен доносить вам о всех передвижениях неприятеля с левой стороны от Силистрии и поддерживать связь с графом Салтыковым, стоящим нынче в Туртукае. Я поставил эскадроны Сумского гусарского полка по дороге от Силистрии и Кайнарджи, дабы наблюдали за неприятелем в Силистрии. И как только что-либо приметят, так сразу должны докладывать вам, барону Розену и мне, в Кайнарджи. А вы тотчас же должны принимать надобные меры. Генерал-майор Лойд останется в вашей команде, но пусть пока осадную артиллерию в ход не пускает. Дело идет к миру, зачем тратить снаряды. Если уж не подпишут наши условия, тогда пойдем на крайние меры.