Фельдмаршал. Отстоять Маньчжурию!
Шрифт:
Он лукавил. Не сильно, но лукавил.
В чем была основная задача генерала? Правильно. Хоть как-то пристроить людей. Он ведь не верил, что они таки явятся, а потому и не готовился. Вот и импровизировал на ходу, пытаясь слепить хоть какой-то вариант. Не выгонять же их, ссылаясь на то, что он еще не придумал чем их занять? Кем он их видел? Да комиссарами и видел, только не при командирах, а при солдатах. То есть, Алексей Николаевич сам того не понимая фактически возобновлял в их лице институт военных комиссаров в том виде, в котором он и возник в Италии в XVI веке…
Глава 2
7 июня 1904 года, окрестности Ляояна
Генерал Куроки упирался, как мог, но
И вот, в районе обеда седьмого июня 1904 года 1-ая японская армия вошла в огневой контакт с Маньчжурской армией генерала Куропаткина. Ну как вошла? Начала вялый обстрел позиций, подтягиваясь и накапливаясь.
Ситуация для японцев была довольно неприятной.
Да, под Ляояном русские сосредоточили около шестидесяти двух тысяч человек, а в руках Куроки находилось сто двадцать тысяч. Расстарались в Токио, подтянули все возможные резервы из Кореи да ударно перебрасывали подкрепления. Но Куроки твердо знал – его армия не готова штурмовать русские позиции. Заблокировать – да. Но не штурмовать. Впрочем, приказ от него и не требовал непосредственно штурма. «Связать боем все силы, не позволив ударить Оку в спину». Легко сказать «связать боем». Но хорошо хоть не натиск и штурм. Генерал считал требование командование самоубийственной глупостью и паникерством. По его мнению, генерал Оку, при поддержке флота, способен довольно легко удержать свои позиции без поспешных действий 1-ой армии. Поэтому Куроки решил действовать очень осторожно, используя неточности формулировок приказа. Связывать боем ведь можно по-разному…
Сразу после начала канонады Куропаткин прибыл на замаскированный наблюдательный пункт, чтобы лично оценить обстановку.
Тихое, чистое предполье. А вокруг траншей встают султаны земли и вспухают облака от шрапнели. Но там нет солдат. Еще до начала боя, заметив японцев, генерал распорядился вывести защитников во вторую линию траншей по специально прорытым и не наблюдаемым с фронта проходам.
– Что докладывали разъезды? – Поинтересовался Алексей Николаевич у начальника штаба, прибывшего вместе с ним.
– Это авангард. Основные силы только подтягиваются.
– Далеко оторвались? – Оживился генерал.
– Нет, - обломал его наступательные порывы начальник штаба. – Армия растянулась относительно равномерно в этой степи. Есть бреши, но в случае нападения, передовые части легко отступят на соединение.
– Ясно, - хмуро кивнул Куропаткин. – Что-то еще?
– Пока нет.
– Известите воздухоплавательный батальон – начинаем круглосуточное дежурство. Все в оговоренном формате. Доклад в штаб каждый час.
– Есть, начать круглосуточное дежурство силами воздухоплавательного батальона, - козырнул начальник штаба, после чего развернулся и запустил по этапу данный приказ, не только доводя его до ушей непосредственных исполнителей, но и запуская бюрократическую процедуру. Достаточно было и устного распоряжения. Однако генерал оказался удивительно последовательным бюрократом. Он не желал, чтобы его подчиненные сомневались в точности распоряжений и необходимости их выполнять, поэтому он охотно генерировал «бумажки». Ему все равно, а им приятно. Да еще и формулировки можно подобрать такие, чтобы никаких разночтений и недопонимания не получалось. При всем желании. В минувшей жизни гость, подселившийся в Куропаткина, сталкивался много раз с удивительно невразумительными текстами приказов и распоряжений. Наелся. Даже аллергию заработал. Вот и претворял в жизнь свою мечту. Ему-то что? Брать ответственность на себя он не боялся. Все равно помирать не сегодня, так завтра. Поэтому он стремился к предельной ясности, четкости и однозначности.
Один из новоиспеченных военных комиссаров практически постоянно находился при генерале. Смотрел. Слушал. Наблюдал. Иногда спрашивал. По просьбе самого Куропаткина, разумеется, чтобы быстрее войти в курс дел и понять особенность военной специфики. Офицерский корпус отнесся к нововведению неоднозначно. Кому-то это понравилось, кому-то нет. Однако противиться и оспаривать решение генерала никто не стал.
Куропаткин бросил взгляд на позиции, на которых непрерывно рвались вражеские снаряды. Хмыкнул. И покосился на артиллерийского наблюдателя, который со специальным странным приспособлением на голове, прислушивался к звукам выстрелов японских орудий. Конструкция была предельно проста – этакие две жестяные чашки, превращающие бойца в подобие Чебурашки, сосредоточенно ищущего друзей . Вон, какое лицо напряженное.
– Сто двадцать, - проронил наблюдатель, прислушиваясь.
– Пост пять, азимут сто двадцать, - продублировал его слова в трубку телефона начальник наблюдательного поста. А где-то там на другом конце провода в уютном домике, что стоял в глубоком тылу, расположился штаб армейской артиллерии, принимающий доклады.
К Маньчжурской армии удалось подтянуть не так много тяжелых орудий, чтобы применять их по старинке. Поэтому генерал Куропаткин решил серьезно модифицировать практику их использования. Куда стрелять тяжелым крепостным орудиям, коли цель не видно? Правильно. По счислению. Ради чего Алексей Николаевич выпросил у адмирала Алексеева пятерку артиллеристов из крепости Владивостока и от моряков. Далеко не самых лучших, разумеется. Но тут по кораблям стрелять не нужно, главное – чтобы умели внятно проводить счисления. Плюс-минус лапоть в этом деле был не так уж и важен, все равно накрывали площади.
Получая сведения об азимутах, в штабе армейской артиллерии сопоставляли данные и проводили счисления, выявляя места возможного расположения орудий противника. И довольно быстро, надо сказать. Это был второй этап контрбатарейной борьбы. На третьем, штабисты, зная дислокацию своих орудий и их характеристики, проводили счисление углов наведения и передавали готовые пакеты дальше, отделу управлению огнем. А тот, в свою очередь, находясь в живом соприкосновении с подчиненными, организовывал артиллерийский налет на выявленные позиции противника.
Раз.
И по выбранной точке отрабатывали два десятка крепостных шестидюймовок. Довольно экономно. Снарядов-то не так много имелось для них. Это для 87-мм и 106,7-мм систем с боеприпасами было все хорошо. А вот для 152-мм орудий – жидко. Наверное, имело бы смысл и «четырехдюймовые» орудий задействовать для контрбатарейной борьбы, но Куропаткин не спешил раскрывать все свои карты.
Завершив выезд на позиции, генерал направился в свой особняк.
Снова накатила усталость и тоска. Он смирился с тем, что придется умереть в ближайшее время и все прекрасно понимал, но все равно – животные инстинкты пытались бороться с разумом. Какое у него будет будущее после всех тех дел, что он тут натворит? Стать личных врагом ряда Великих князей – это приговор. И хорошо, если просто убьют, ведь могут сделать много хуже. Выхода не было. Вообще. От осознания этого факта хотелось выть и рычать, но генерал держался. Как там говорил Гоголь? «Уж если на то пошло, чтобы умирать, - так никому ж из них не доведется так умирать!..»
– Что с вами, Ваше Превосходительство? – Осторожно осведомился адъютант, глядя на вновь посеревшее лицо Куропаткина. По штабу даже ходили слухи о каком-то недуге генерала. Дескать, держится, но слаб.
– Устал. Просто устал, - чуть нервно ответил командующий.
– Я пойду, попробую вздремнуть немного. Мыслю, японцы сегодня в атаку не пойдут. Но если что случится – смело будите. Дело превыше всего. Поняли?
– Так точно, Ваше Превосходительство! Будить, не медля, в случае тревоги.